833b3d53224ca058e0e9e34d9bbe963c

«Он думал о том, почему невинные девушки так похожи на ангелов. Ангельскую природу они с возрастом теряют, общаясь с мужчинами. Но что было бы, не будь мужчин? Цивилизация ангелов. Сережа попытался представить себе цивилизацию ангелов и задумчиво перешел в другой зал. Легче представить амазонок, перерезающих мужчинам горло, чем голубятню, где ангелы в перьях, как голуби, непрерывно сидят и вертят головами - так резко, будто не желают смотреть только в одну сторону».

 

***

Ольга Брагина

 

«О, этот город, подаренный нам с любовью за наши грехи»

Виталий Науменко. Бедность, или Две девушки из богемы. – Киев: «Каяла», 2018.

«В мире есть только два цвета: зеленый и голубой. Цвет травы и цвет неба. Человек между ними — случайность».

Изданный посмертно роман Виталия Науменко – сюрреалистическая мозаика, коллаж истории Иркутска конца 90-х годов, незаметно перекочевавших в нулевые, закольцованный сюжет смерти и любви, который знаком всем читателям любовных романов и прозы Борхеса. Бедный студент филологического факультета влюблен в девушку из общежития педагогического института, которая кажется ему прекрасной при всех ее зримых недостатках, и, в итоге, предпочтет богатого «нового русского» - здесь сразу на ум приходит как необоснованная, с точки зрения рассказчика, любовь Свана, так и «Жизнь богемы» Мюрже, а кроме того – расхожие коллизии тиражируемых телевидением сериалов новых времен, но, без скидки на посмертное бытование текста, теперь выходящее за рамки замысла автора, следует сказать, что здесь, действительно, важно не что, а как – текст сформулирован как одна большая цитата жизни, палимпсест голосов живущих в памяти и записных книжках людей - криейторов, журналистов и дизайнеров, словно сошедших со страниц ранних романов Пелевина, много пьющих стихийных философов (это могут быть одни и те же персонажи), жителей набережных и общежитий Иркутска, не могущих иначе заявить о своей любви:

«О, этот город, подаренный нам с любовью за наши грехи, в наших венах течет портвейн твой, твои тополя освежают нас, не давая дышать, осыпая тополиным пухом, а в больших красных трамваях девушки прижимаются всем телом только к нам, отпихивая остальных, потому что мы слишком красивы и молоды.

<…> Да здравствует твой единственный подземный переход на Волжской с неизвестного происхождения дедом, играющим на балалайке приемом тремоло, переход, по которому так приятно прогуляться ночью, парк, построенный на месте кладбища и всех восьми Иерусалимских улиц, где упокоились и бабушка Циля, и дедушка Абрам, восьми Иерусалимских улиц, навсегда ставших Советскими!

<…> Город, переживи нас, но никому ничего не рассказывай, пока мы не попросим!

Весь текст романа пронизан любовью. Как пишет в своем блоге литературный критик Елена Иваницкая, ««Бедность, или Две девушки из богемы» – это романтизм не в расхожем, а в исходном смысле слова. Романтическая ирония автора направлена и на действительность, и на собственное произведение. Любовь, Свобода, Творчество, Гармония, Мечта – все это у автора (и его героя) совершенно всерьез и вместе с тем насмешливо, как еще Шлегель завещал в незапамятные времена. Великая тоска о Прекрасном – да, конечно. И насмешка над ней?».

Романтика и ирония: сейчас эти слова могут быть, скорее всего, синонимами, если даже не взаимозаменяемы. Бедный студент влюблен в девушку, которая ищет лучшей жизни в рамках матрицы, алкогольные трипы на набережной Иркутска, человек с гитарой по фамилии Деревянко, подпевающий эхом «люблю тебя», роман a clef, «с ключем» - здесь можно узнать многих создателей иркутской богемы под немного завуалированными фамилиями, и девушка в кафе, которая чертит в блокноте схему женского и мужского:

- Она, когда видит мужчину, всегда записывает схему мужского и женского начал, - объяснила Наташа. – Вид релакса. Вот смотри:

И она нарисовала на салфетке:

ххххххххх

хххххххххх

хххххххххх

- это женское.

А

ХХХХХХ

ХХХХХХ

- это мужское.

- Кстати, - продолжала Наташа, - все мужчины делятся на две равные категории. Вот тебе что в нас больше нравится: грудь или попа?

- Ноги, - машинально ответил Сережа. И после никогда внутренне не мог отказаться от этой доктрины.

Автор пытается создать новый миф города, этого плавильного котла для смешения социокультурных пластов, герой ищет гармонию в попытках существовать в мире, где разговоры о творчестве Рафаэля и творческие вечера в Музее декабристов перемежаются посещениями криминального рынка «Шанхайка» в поисках новой кожаной куртки, и, конечно же, гармония достижима только в рамках текста: