833b3d53224ca058e0e9e34d9bbe963c

«…мы живем в таком месте, где до нас не было настоящей литературы. Мы первые. Мы можем и должны создать миф этого места. Этот захолустный город в наших руках превратится в экспонат, в Питер, понимаешь? <…> Литература – это единственная вещь, придающая существованию человека смысл. Или иллюзию его. Да и вообще, главное в литературе – это смысл, поэтому все абсурдисты, по существу, сволочи, они отнимают у нас последнее. Нет состояния, сравнимого с одержимостью замыслом. Нет преступления страшнее, чем плохо прописанная фраза».

Крах советского проекта и мода на вечно живые девяностые, кто-то взрослее и лучше тебя, кто мог бы объяснить тебе, как жить, но совсем о тебе забыл, гопники в парадном, разбившие главному герою голову за то, что он проходил мимо, и выставка фотографий прерафаэлитов, которую привезли в Сибирь в начале нулевых – две девушки из богемы доверчиво смотрят в объектив, выдержка 40 минут. Сережа Ненашев (лишний человек по фамилии и контексту) – в конце проработан на литературном партсобрании, умер (как объяснял сам автор), впал в забытье, очнулся от многодневного запоя и ушел со своей любимой девушкой в никуда, что было бы, наверное, лучшим из вариантов, но мы уже никогда об этом не узнаем. Сережа Ненашев, подвизавшийся во всех забегаловках своего Иркутска и стыдившийся бедности как тяжелейшего ярма, любящий красоту пуще покоя, готовый умереть ради этой красоты, тайно забирающийся в общежитие пединститута к своей Афродите Пандемос и при этом ее презирающий, при смеси жалости и брезгливости Сережа Ненашев оказался достоин своей судьбы:

«А после зима, хотя до этого действие происходило летом, Дом литераторов на Почтамтской, подвальный этаж. Немощные старики, занявшие все места в зале, полушепотом переговариваются между собою, все, как один, уродливы и безумны. Невозможно представить, что это недавние молодые люди, мечтавшие покорить весь мир…»

«Он сел на лед и уставился в пространство — совершенно белое, до рези в глазах, и пустое. Он сидел и думал — даже не о том, сон это или не сон, разум или нет, а о том, когда лед начнет таять»

«И они, взявшись за руки, медленно пошли по дорожке, иногда останавливаясь и целуясь».

 

***

 

Сергей Костырко

 

Виталий Науменко. Бедность, или Две девушки из богемы. Роман. Киев, "ФОП Ретiвов Тетяна", 2018, 108 стр.

 

Среди задач, которые ставил перед собой автор этого романа московский поэт Виталий Науменко (1977-2018), была задача написать “иркутский текст”, текст, посвященный городу своей молодости. И задачу эту, как ни странно, выполнил. Пишу “как ни странно”, потому как предметом изображения Науменко выбрал артистическую богему города, то есть самый маргинальный сектор жизни Иркутска. Герои Науменко, непризнанные писатели, музыканты, художники – остаются изгоями даже в своей профессиональной среде, ну скажем, для главного героя повести поэта Сережи участие в собрании официально признанных писателей города возможно только в кошмарном сне (и, кстати, сон этот в романе воспроизводится). У героев Науменко своя манера общения, свой стиль жизни, свой стиль речи, в которой сочетается — вполне естественно – жаргон городских низов с изысканностью речи интеллектуалов; ну и разумеется, стиль жизни этого маргинального сообщества во много определяет присутствие в ней алкоголя, который одаряет героев романа способностью прозревать в образах текущей вокруг жизни ее метафизические глубины.

Науменко здесь следует определенной литературной традиции, в русской прозе представленной, например, Ерофеевскими «Москва-Петушки».

Такой же традиционной выглядит и сюжетная линия, которая выстраивает повествование: любовь героя, «мучительная и безжалостная», в самом своем начале своем взаимная и счастливая, но с предсказуемым финалом, в котором происходит некое отрезвление девушки, задумавшейся, «а что потом?»: так ли нужен ей этот пылкий, но неизлечимо нищий поэт без каких либо внятных перспектив на будущее или следует поставить на мужчину с положением, или хотя бы с нормальными деньгами.

Иными словами Науменко ни в стилистике, ни в сюжетостроении вроде как не первооткрыватель, но процессу читательского проживания рассказанной автором истории, отнюдь, не мешают какие-либо литературные ассоциации. Текст Науменко самостоятелен вполне. Автору удалось совместить, например, вульгарность речи и жестов избранницы героя («Не бойся, я могу негромко притворяться. Я знаю: вы все любите, чтобы мы стонали, это для вас типа кайф» и т. д.) с чистотой и пронзительностью чувства, соединившего героев, собственно, «обнаженность» их чувства как раз и достигается У Науменко игнорированием правил «хорошего тона». И в последнем их объяснении трудно понять в выкриках кого из героев больше отчаяния и боли: «Думаешь мне нравится этот мудак? Зато он платит столько, сколько я стою, и не учит жизни. Я тебя я терпеть не могу, потому что у тебя, о чем не спросишь, на все готов ответ».