8том. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма

Неожиданно оказалось, что Комб не был согласен по этому пункту со своим предшественником; однако нельзя было отрицать, что Вальдек-Руссо пользуется огромным авторитетом в деле истолкования закона, который он сам предложил и провел. Вернувшись из длительного путешествия, Вальдек-Руссо решил, правда с запозданием, высказать свое мнение. В сущности, оно скорее могло удовлетворить тех, кто был против закона, чем тех, кто голосовал за него. Вальдек-Руссо разъяснил, что согласно намерениям законодателя каждое ходатайство следует обсуждать в отдельности и представлять затем на рассмотрение обеих палат. И он не скрыл, что исполнительной власти надлежит весьма щедро выдавать разрешения, что отказ должен быть исключением, а не правилом и что, наконец, не следует «превращать закон по контролю над конгрегациями в закон, направленный против них».

Взгляды бывшего председателя Палаты обрели в этот поздний час изящество чисто умозрительного построения и прелесть небрежной игры мысли. Но, несмотря на бесстрастный и даже безучастный тон, которым они были высказаны, эти взгляды преисполнили нежданных надежд всех тех, кто стоял за предоставление свобод и привилегий конгрегациям. И таковы были юридические познания, авторитет и ораторский талант Вальдека-Руссо, что волнение охватило Сенат, Палату и общественность. Ко всеобщему удивлению, оказалось, что и друзья и враги неправильно поняли намерения этого государственного человека и что закон, из-за которого во Франции больше полугода не прекращались раздоры, был совсем не тем, за что его принимали. Вопреки очевидности, Вальдек-Руссо считал (и теперь это стало известным), что после изгнания наиболее деятельных и неистовых монахов, прозванных им самим «дельцами» и «заговорщиками», а также невежественных фанатиков-ассумпционистов, которых не решался признать даже папа, республика прекрасно уживется со множеством остальных монахов, занимающихся благотворительностью, обучением и чисто религиозными делами. Мысль странная для столь рассудительного человека, ибо при таком толковании закон от 1 июля 1901 года превратился бы, как сказал сам Вальдек-Руссо, в закон по контролированию, пробудив у монахов всех нераспущенных конгрегаций надежду на утверждение и даже признание, что ни одно правительство, даже правительство Реставрации, не осмелилось бы им предоставить в столь широком объеме. И действительно, Вальдеку-Руссо оставалось теперь лишь войти в соглашение со Святейшим престолом — а оно не замедлило бы состояться, — чтобы заключить конкордат еще более невыгодный, чем конкордат 1801 года, признать черное духовенство, как Первый консул признал белое духовенство, повергнуть Францию к стопам «праведника» в лице Пия VII и самому стать наконец Бонапартом монахов. Программа умиротворения, конечно, широкая и великодушная, но полная подводных камней, которую даже Наполеон нашел бы рискованной, хотя он мог прибегнуть в борьбе с враждебной партией к мерам, недоступным республике, а именно к расстрелу братьев-конспираторов и к посылке в полк чересчур непоседливых послушников. Но что за поразительная непоследовательность в воззрениях такого строгого законодателя, как Вальдек-Руссо! Избавив нас сперва от монахов-заговорщиков и от монахов-дельцов, он навязывал нам теперь государственных монахов! Хоть и нельзя было не признать огромных услуг, которые Вальдек-Руссо оказал Франции, приходилось защищать теперь созданный им закон от него самого.

Глава V

Дальнейшая деятельность министерства Комба

Программа министерства Комба предусматривала отмену закона Фаллу, от которого, по правде сказать, мало что оставалось. При обсуждении в Совете проекта Шомье, всецело удовлетворявшего республиканскую партию, был поднят вопрос о свободе обучения, вызвавший столкновение между сторонниками и противниками монополии школы. Комб несколько раз высказывал свои мысли о свободе обучения. Он не относит ее «к числу основных прав, неотделимых от личности гражданина». Он утверждает, «что общественная власть обязана осуществлять этот принцип и определять границы его применения». Он считает, что «право обучения — это знак доверия со стороны общественной власти», и охотно повторяет слова Виктора Кузена: «Право обучения есть полномочие, предоставляемое общественной властью». Он допускает возможность условий, неблагоприятных для педагога, и признает, что, выходя из общества и отказываясь от собственной воли, человек становится неспособным формировать юную волю социального существа. Этот случай вполне применим к монахам. Белое духовенство, не говоря уже о том, что его трудно отличить от черного духовенства, тоже дает обеты, ведет особый образ жизни, подчиняется духовному руководству; вот почему его наставления об общественной морали и нравственности не внушают доверия. Итак, взгляды Комба, естественно, привели его к требованию полной секуляризации народного образования, конечно, в той мере, в какой это допускалось состоянием государственных финансов.