9 1/2 недель

 – Я натюр... морт буду рисовать, – чуть спотыкаясь на трудном слове, заявляет она. Надо же, я и не думал, что шестилетний ребенок знает такие термины. Мое мнение об этой девочке улучшается с каждым часом. И почему это мать с ней не справляется? На редкость разумное создание.

 – Замечательно, – киваю я. Чем дольше, однако, она будет занята, тем мне спокойнее. – Жаркое и яблочный пирог тебя устроит?

 – Что? – она, высунув от усердия язык, водит карандашом по бумаге. – Я все ем, дядя Сев.

 – А если честно? – усмехаюсь я.

 – Ну, я не люблю голубцы. И зеленую фасоль, – она забавно кривится.

 – Договорились, никакой фасоли, – киваю я, и некоторое время мы оба спокойно занимаемся каждый своим делом.

 Спустя полчаса, когда я ставлю в духовку жаркое, Люси вдруг обращается ко мне:

 – Дядя Сев, а можно мне попить?

 – Возьми в буфете чистую чашку, – не оборачиваясь, отвечаю я и только потом вспоминаю, что чашки на верхней полке. С другой стороны, такой самостоятельный ребенок должен с этим справиться? Я слышу, как у меня за спиной пододвигают стул, как скрипит открываемая дверца буфета...

 – Ай!

 А может, и не должен. Чашка, судя по звуку, разлетелась на множество маленьких осколочков. Что ж, чашкой больше, чашкой меньше... Удивительно, но я даже раздражения не испытываю. Вероятно, потому, что вреда от этого никакого. Я оборачиваюсь... и буквально кожей чувствую пробежавшую по кухне волну магической силы.

 Люси, стоя на табуретке, круглыми от ужаса глазами смотрит на пол, где лежит совершенно целая чашка. Восхитительно. Шестилетняя магглорожденная ведьма и первое проявление стихийной магии. Ну почему, почему всегда я?

 – Люси, – осторожно начинаю я, и девочка переводит взгляд на меня. Мне становится нехорошо, потому что я узнаю этот взгляд. Она боится, и боится не того, что ее будут ругать, и не того, что сделала что-то не так, а того, что нечаянно выдала то, о чем следовало молчать. За пятнадцать лет работы в школе я видел это выражение лица бессчетное количество раз.

 Она точно знает, что только что произошло. И почему-то боится моей реакции.

 – Люси...

 – Дядя Сев, только, пожалуйста, не говорите никому... – из перепуганных глаз начинают течь слезы.

 Мерлин, чем я это заслужил?

 – Все в порядке, – как можно спокойнее говорю я. – Чашка же цела.

 Я нагибаюсь, поднимаю с пола чашку и машинально ее ополаскиваю.

 – Сок будешь?

 – Угу, – тихий всхлип.

 Я наливаю в чашку сок, снимаю девчонку с табуретки и сажаю ее к себе на колени. Сую ей в руки чашку. Она берет ее двумя руками, как маленькая, и медленно пьет маленькими глоточками.

 Дождавшись, пока ребенок немного успокоится, я спрашиваю:

 – Люси, нам надо поговорить. Пожалуйста, не бойся, я не сержусь. Хорошо?

 Она снова напрягается, но кивает.

 – Ты знаешь, что только что случилось?

 Кивок.

 – И что?

 – Волшебство, – еле слышно отвечает она.

 – Правильно. У тебя такое уже было раньше?

 Опять кивок.

 – Очень хорошо. А почему ты испугалась? Тебя, – я внутренне содрогаюсь: на ум приходят поттеровские воспоминания детства, которые мне довелось видеть во время наших с ним занятий, – за это ругают?

 Мне трудно себе представить милую, улыбчивую, болтливую Джейн Хадсон, которая стала бы мучить собственного ребенка только оттого, что он на нее не похож, но я за свою жизнь неоднократно убеждался, что на свете возможно абсолютно все. Увы.

 – Нет, – к моему невероятному облегчению, Люси мотает головой, – просто...

 – Да?

 – Мама говорит, что люди этого боятся.

 – К сожалению, бывает, – соглашаюсь я. – А мама давно знает?

 – Давно, – видя, что я не сержусь и не боюсь, Люси, кажется, совершенно успокоилась. – Она сама...

 А вот это новость. Джейн Хадсон чуть старше меня, и если она училась в Хогвартсе, я должен бы ее помнить.

 – Она... волшебница? Она училась в... специальной школе?

 – Нет, – снова мотание головой. – Она получила приглашение, но так и не поехала. Она рассказала мне обо всем, когда я в первый раз...

 – Понятно.

 – А вы откуда знаете про волшебство, дядя Сев?

 Ну, и что прикажете отвечать? Я с ужасом понимаю, что придется или рисковать, или, возможно, лишить магический мир новой волшебницы – а способности у нее, судя по тому, что я только что чувствовал, весьма выше среднего. Впрочем, вряд ли этот ребенок примется болтать на улицах.

 – А ты обещаешь никому не говорить? – правда, я тоже умею играть в эти игры.

 – Честное-пречестное слово.

 Гриффиндоркой будет, клянусь Моргаузой.

 – Я тоже волшебник.

 – Ух ты! Здорово! – в серых глазах снова зажигаются озорные огоньки. – А ты покажешь мне что-нибудь?

 Э, нет, милая леди, вам сегодня придется обойтись.

 – Люси, я не могу, – мне приходит в голову, что если ребенка слегка напугать, то обещание она сдержит лучше. – За нами охотятся... очень нехорошие люди. Если я что-нибудь наколдую, они нас найдут.

 – И убьют? – Люси широко распахивает глаза.

 – Это в лучшем случае.

 – Тогда не надо. Бабушка Касси тоже рассказывала, что за ней охотились... но это давно было. Еще во время войны.

 У меня возникает совершенно необъяснимое, но очень дурное предчувствие.

 – Бабушка Касси? Это мамина мама?