9 1/2 рассказов для Дженнифер Лопес

— А вы пристегнулись? — спросил Николай, заходя сбоку, заглядывая в салон веселыми, как показалось Лидии, яркими карими глазами, свежими, как пространство в сосновых стволах с пушистым снегом за его фигурой, вдруг подсевшей под машину. — И правильно сделали, — проговорил Николай негромко и, крякнув от напряжения, действительно шутя перевернул машину вверх колесами.

Затем он свистнул собакам и, не слушая перепуганную мать, не спеша начал спускаться в распадок, прихватив ружье и рюкзачок, которые стояли на крыльце.

Мисс Лопес помолчала и осторожно спросила:

— Ковбой?

— Вряд ли. Ковбои — пижоны. У них шляпы, сапожки… А это человек простой, природный. У него нет стремления к карьере или деньгам.

— И к женщинам.

— Ему надо найти такую же, как он сам. Любая другая для него страшна, ужасна, непонятна. Вы ведь знаете, как действует раскраска лица, например. У ваших индейцев. Татуировки. Женщины сейчас создают телесную оболочку, внутри которой прячется дьявол.

— Вам тоже не нравятся современные женщины?

— Нет, что вы! Они меня оглушают. Но мне кажется, что отношения мужчины и женщины должны быть доверчивыми, а не воинственными.

— Вы квакер?

— Наверное… Я думаю, что квакеры или мормоны не дают вашему обществу погибнуть. У вас очень уязвимая цивилизация. Вы можете погибнуть от сквозняка.

— Типун тебе на язык! — резко сказал Борис. Он всегда был западником.

СИНИЕ ГЛАЗА, ВЫГОРЕВШАЯ ЧЕЛКА И ЮНАЯ КОЖА

Иногда увидишь в кино: синие глаза, выгоревшая челка и юная кожа. Впереди — парашютный ранец, сзади ранец. В воздухе распластывается. На воде мчится в обрезанной лыжей или голой пяткой рытвине, стальной хваткой вцепившись в фал. Летит в снежной метели в гигантском слаломе. На паркете, совершенно обнаженная, на высоких каблуках, ввинчивается тонко очиненным телом во вращение и застывает параллельно полу. Просто Дженнифер Лопес. И такова в жизни.

Но в жизни — где она? Где-то должна быть.

— Ау, — сказала Дженнифер Лопес. — Я здесь.

ВЕСНА В ДАГЕСТАНЕ

И что ее занесло в мае на Каспийское море, в район Дербента?

Прочла о Воротах Кавказа и поехала. Загореть, а заодно полюбоваться древностями.

Пришла на пляж. Пусто, лишь вдалеке — люди в черных кепках. Море унылое, песок горячий. Постелила покрывальце, разделась и легла.

Обмерла, когда восемь человек в черных кепках быстрым шагом двинулись к ней.

Вспомнила рассказы Джека Лондона о том, что нельзя показывать страх. Накинула на лицо полотенце.

Шуршало море, подталкивая волны на песок.

Минут через десять тишины, но явного присутствия вокруг, медленно стянула полотенце с лица.

Все восемь сидели на корточках, как грифы, и наблюдали тело. Снова надвинула полотенце на лицо.

Так и лежала больше часа, пока не подошла группа молодежи, смеющейся и без акцента.

К вечеру тело вспухло, приобрело вареный цвет.

Но не плакала.

Когда уезжала из Дербента, синие глаза, которыми она окинула город…

И город, помнящий Степана Разина, казалось, поежился.

— Кто такой Степан Разин? — спросила Дженнифер.

— Ну-у… Это такой пират. Морган. Или Дрейк.

— Грабитель. В Испании презирают этих трусов.

— Нет, здесь на самом деле темная история. Степан Разин в России — это фигура, соединяющая мифы и реальность. То, что он существовал и был четвертован в Москве на Красной площади, — это факт. Но кто он был наследник последней династии ордынских царей или их воевода? Или некий Евпатий Коловрат? Во время казни Разина площадь в несколько рядов окружали немецкие войска.

Народ гудел в отдалении. Здесь вопрос нелигитимности власти в России.

Приходил новый режим и выжигал память о прошлом. Но народ что-то помнил.

И беспощадно свергал самозванцев. Через триста лет. Вот только жить при этом не успевал.

— Похоже на Испанию.

— Да. Мы вообще очень похожи: и историей, и упадком. И размерами империй. И даже песнями и плясками. А ты, Дженнифер, где-то в Иркутске вполне сошла бы за гуранку.

КАНАЛ ГРИБОЕДОВА

Она метет канал Грибоедова. Очень грязное, заплеванное место. Много окурков, бумажных стаканчиков, пыли. Она метет тщательно, по советам старых дворников прижимая метлу, делая ровный, далекий скребок. Три раза в день. Утром, когда прохожих еще нет, выметает ночные следы: бывает разное. В обед грязи поменьше. А в шесть вечера — мусорный пик.

За месяц ей надо сдать десять кошек. Она ловит их по дворам, в подвалах. С двух лестниц без лифта надо стащить бачки с пищевыми отходами.

Техник-смотритель, оплывшая, несчастная мать-одиночка, не любит ее, придирается, пишет докладные. Потому что часто, в промежутках между утренней, дневной и вечерней работой на участке, видит ее спешащей куда-то, свежей, легкой, праздничной. Технику-смотрителю кажется, что эта девчонка хитрее, опытней, циничнее ее, и, пока есть возможность, надо дать хлебнуть ей по самые ноздри.

А она спешит в Академию художеств, где занимается на курсах рисовальщиков. Способности у нее средние, но она еще не знает этого.