9 часов над Атлантикой

Мы танцуем, но это не танец, это колыбель. Меня качают на волнах благости, меня приветствуют в новом мире, как человека, который важен и дорог. И мне хочется обнять его всем своим сердцем, и тех, кто со мной, и тех, кто против меня.

Глава двадцать третья. Расскажи!

– Расскажи, – прошу его.

– Что именно?

– Просто расскажи.

– Свет ночника в её комнате. Он был красноватый и, что самое странное, умиротворяющий. Я могу с полной уверенностью сказать, что во взрослой жизни ничто так на меня не действовало, как тот ночник. Иногда я возвращался поздно и никогда не включал свет на лестнице или даже в холле – брёл в темноте, пока его не увижу… и всякий раз это был момент близкий к эйфории. Когда Бусинка была маленькой, жена приучила её засыпать с ней, потом никак не могла отучить… И я всегда знал, что найду их там вместе – в тёплом мягком свете красного фонарика в детской.

– Мы делали ангелов на снегу, но подниматься не торопились, потому что по ночному небу необычно быстро неслись серо-желтые облака, и мы смотрели на них, любовались. А ещё помню верхушки громадных кедров – ветер был совсем небольшой, и они лениво так, плавно раскачивались из стороны в сторону, но делали это синхронно. Да, именно эта слаженность и слетающий снег завораживали. Мама сказала: “Запомни этот момент. Сохрани в памяти его красоту и безмятежность, запомни, что тебе все ещё только шесть лет, но семь уже скоро. Запомни меня молодой, здоровой. Запомни этот день и вечер, когда мы вместе”. Потом она взяла меня за руку, и я помню, какой тёплой была ее ладонь и пальцы, а мои были холодными. Как всегда. А ещё старинные фонари у нашего дома – укрытые снегом и обвешанные сосульками, они никогда ещё не выглядели такими загадочными, как в тот вечер. Я думаю, она тогда уже знала, что больна.

Лео поднимается, достаёт сумку, вынимает из неё портмоне, открывает его, находит потайной карман и выуживает из него маленький, многократно сложенный, как конверт, кусочек оранжевой бумаги. Даёт мне.

– Что это?

– Посмотри.

Я долго верчу в руках полученную ценность. Именно ценность – всё в конвертике говорит об этом: и крошечный белый голубь из пластика, приклеенный к уголку, за которым скрывается главное – послание, и само это послание: «I love you mom. You are the best»

– Это письмо не для тебя, – замечаю.

– Это письмо тому, кто больше заслуживал, – подняв брови, он улыбается с таким теплом, что я понимаю: улыбка адресована не мне. – Это грустно, – говорю.

– … но не менее ценно.

– Это твоя дочь? – спрашиваю.

Лео молча кивает, и улыбка мгновенно слетает с его лица. Оно приобретает выражение некой болезненности, подавленности.

Я открываю было рот, чтобы задать рвущийся наружу вопрос “Расскажи, как это случилось?”, но Лео протягивает руку и аккуратно забирает свою “ценность”. То, с какой бережностью он упаковывает “письмо не себе” в крохотный пакетик и прячет в чёрном кожаном кармане своего портмоне,  заставляет меня захлопнуть свой рот обратно. Он не будет говорить о дочери, это ясно. И я не хочу знать, как она умерла. Не хочу слышать о чистилище родительской боли и отчаяния, о потере веры и самих себя, о том, почему двое любящих перестали быть ими. И глядя на уже ставший привычным профиль Лео, я прекрасно понимаю, что он никогда не стал бы рассказывать. Я для него – случайный попутчик. Может быть, даже очень подходящий энергетически и духовно, способный обнаружить прочную связь и вызывать физическое влечение, но мой удел «временность». Его «настоящее» спрятано глубоко внутри.

Rhye – Beautiful

– Давай поговорим о литературе? – предлагает мне, доливая вина.

– Давай.

– Что ты обычно читаешь? Твоя любимая книга?

– Муми-тролль.

– Знаю, – кивает. – Муми-папа, Муми-мама и сам Муми-тролль. Остальных не помню.

– Снифф и Снусмурик ещё, – подсказываю. – Ты тоже читал в детстве про Муми-тролля?

– Тоже. Но не совсем в детстве.

– Неужели ты тот самый отец, который отбрасывает принесенную на дом работу, ленты в соцсетях и вечерние выпуски новостей для того, чтобы почитать ребёнку сказку на ночь?!

– Именно он, – улыбается.

– Невероятно. Кто бы мог подумать? Как непредсказуемы глубины человеческой личности…

– Правда?

– Да. Ты не похож на душевного парня.

– А на кого я похож?

– На Кая с осколком льда в сердце.

– Чёрт… а я надеялся на маленького принца.

– Нет, – качаю головой. – Без вариантов. Ты тот самый парень, рядом с которым трусы примерзают к телу. Прости, я поклялась: месяц только правды.

– Моя мать однажды сказала, что я должен стать чьей-то сбывшейся мечтой. При этом она не уточнила, чьей именно, но я как-то сразу понял, что все её наставления это то, в чём провалился мой отец. Чин-чин?

– Чин-чин! Боже, это вино божественно! – не могу сдержать восторга.

– Да, я его распробовал с Джоанной – моей несостоявшейся соседкой, – снова подмигивает. – Так вот, моя мать уделяла много внимания деталям, и я могу сказать, что многие её слова и уроки были полезны, но о главном она всегда молчала.

– Что главное?