95-16

Они вышли в сад. К дому, громко переговариваясь, при­ближались двое полицейских. Вдалеке в последний раз мельк­нули огни машины Визнера. Темный «опель» Грубера стоял у ворот. Кэрол и Шель сели сзади. Джонсон завел мотор.

По дороге друзья продолжали обсуждать события минув­шего вечера.

— Менке вернулся из Испании в Германию, — сказал Джонсон, замедляя на повороте ход. — Он, видимо, прожил там несколько лет. Теперь уж никому не удастся узнать, по­чему он так поступил. Он, конечно, рассчитывал на то, что никто его не узнает. И в общем не ошибся. Только сходство почерков могло бросить на него тень подозрения. Случай и твоя наблюдательность, Ян, привели его к гибели.

— Леон, очевидно, тоже о чем-то догадался.

— Что ты, ведь Менке его лечил! Если б Леон знал, кем является доктор на самом деле, он сообщил бы в полицию.

— Да, к сожалению, Леон унес свою тайну в могилу.

— Однако многое еще остается непонятным. Менке знал обо всем — о чемодане и о бумагах, ему было известно даже, где…

Шель почувствовал у себя на плече руку Кэрол. Она ле­гонько притянула его к себе и шепнула:

— Самый удобный поезд отправляется из Гроссвизена за­втра в час дня.

Журналист с удивлением посмотрел на нее. Тем временем машина остановилась перед подъездом до­ма фрау Гекль.

— Увидимся завтра в участке, — бросил на прощание Джонсон. — К вечеру, очевидно, все будет кончено. Спи спо­койно.

Шель вышел из машины и, прежде чем нажать кнопку звонка, долго еще ломал голову над тем, что сказала ему Кэрол.

95-16

Утро было ясное, на небе ни облачка. Капельки росы сверкали в буйной, но уже желтеющей листве деревьев и кустов. Солнечные лучи пронизывали сады; на газоны падали длинные мягкие тени деревьев и изгородей.

Опершись о подоконник, Шель задумчиво глядел перед собой, стараясь докопаться до истинного смысла происходив­шего. В памяти вертелись обрывки воспоминаний, эпизоды лагерной жизни, он видел колючую проволоку, слышал пере­даваемые шепотом вести о зверствах Людоеда; перед глаза­ми вставали сцены, которые невозможно забыть: погреб, бо­лезненный Леон, ворчливый Пол… Пятнадцать лет пролетели со страшной быстротой. Все это было совсем недавно… Потом загадочная смерть Леона. Логический ход событий прерыва­ется, и начинается путаница. На странной картине мелькают тени без фигур… Тени без фигур…

Шель чувствовал себя, как человек, который после долгих поисков нашел очень ценную для него шкатулку, но из-за отсутствия ключа не может заглянуть внутрь. На любой вопрос находился ответ, у каждой проблемы было свое реше­ние, и все же логичные на первый взгляд объяснения не удовлетворяли его и не могли развеять возвращающихся подозрений. «Самый удобный поезд отправляется из Гросс­визена завтра в час дня». Как следовало понимать эти стран­ные слова?

Шель облизнул пересохшие губы и закурил сигарету. Терп­кий вкус дыма вернул его к действительности. Он посмотрел на часы: было начало десятого.

«Пора отправляться к Визнеру, — вспомнил он. — Однако прежде стоит позвонить в Бонн, Михалинскому.

В окошечке на почте он попросил срочно соединить его с отделением ПАП [27] . Телефонистка передала заказ на цент­ральную станцию. В ожидании разговора журналист остано­вился перед большим щитом, на котором висели многочислен­ные объявления об обмене квартир, продаже домов, поме­щений для магазинов и автомобилей, а также предложения рабочей силы.

В это время в Гроссвизене происходил краткий телефонный разговор такого содержания:

— Выйдя из дома, он отправился на главный почтамт.

— Зачем?

— Заказал срочный разговор с Бонном.

— С Бонном?

— Я записал номер, который он назвал: 342—29.

— Гм… Хорошо, спасибо.

Десять минут спустя телефонистка подозвала Шеля к окошку:

— Центральная станция сообщила, что номер 342—29 в Бонне не отвечает.

— Не может быть! Там всегда кто-нибудь есть.

— Подождите, я попробую позвонить еще раз…

— Нет, — решил журналист. — Не думаю, чтобы это имело смысл. Спасибо.

Выходя с почты, он несколько раз оглянулся, однако не заметил никого, кто бы мог за ним следить.

В приемной полицейского участка Шель с удивлением уви­дел Гюнтера, сидевшего на скамейке с конвоиром. Помощник доктора утратил значительную долю своей спеси. Низко опустив голову, он уставился в землю. Костюм его был измят, волосы всклокочены. При виде журналиста он смутился, а потом сделал рукой такое движение, словно хотел закрыть лицо.

— Ого, вот так встреча! — произнес Шель, замедляя шаги. К его изумлению, Гюнтер ответил по-польски:

— Так получилось, моей вины тут нет. Я только испол­нял его приказания.

— Откуда вы знаете польский язык?

— А я родился в Горчицах. Служил шарфюрером СС в Галиции.

— С заключенными нельзя разговаривать! — вмешался полицейский. — И тем более на иностранном языке.

— Я хочу кое о чем попросить этого господина, — сказал Гюнтер.

— Мне придется сообщить комиссару, — уперся полицей­ский.

— Прошу вас, всего несколько слов!

— Ну ладно, только говорите по-немецки.

— Чего вы хотите? — спросил Шель.

— Извиниться за свое поведение.

— Еще что?

Гюнтер опустил голову.