99 имен Серебряного века

«Когда о. Павел где-либо появлялся, он естественно привлекал к себе внимание… — отмечал далее Булгаков. — В его лице было нечто восточное и нерусское (мать его была армянка). Мне духовно в нем виделся более всего древний эллин, а вместе еще и египтянин; обе духовные стихии он в себе носил, будучи их как бы живым откровением. В его облике, в профиле, в отражении лица, в губах и носе было нечто от образов Леонардо да Винчи, что всегда поражало, но вместе и… Гоголя… И при этой внешности, мимо которой нельзя пройти, ее не заметив, в ней не было ничего вызывающего, аррогантного. Это же было и в голосе, и в речи: в нем всегда просилось на уста шекспировское слово: у него был нежный, тихий голос, большая прелесть. Однако в этом голосе звучала и твердость металла, когда это требовалось. Вообще самое основное впечатление от о. Павла было силы себя знающей и собой владеющей. И этой силой была некая первозданность гениальной личности, которой дана самобытность и самодовлеемость, при полной простоте, естественности и всяческом отсутствии внутренней и внешней позы, которая всегда есть претензия внутренней немощи…»

Василий Розанов был на 26 лет старше Флоренского, но выделял его среди самых близких. «С болью о себе думаю: „Вот этот сумеет сохранить“», — писал Розанов. И еще: «Это Паскаль нашего времени. Паскаль нашей России, который есть, в сущности, вождь всего московского молодого славянофильства и под воздействием которого находится множество умов и сердец в Москве и Посаде, да и в Петербурге. Кроме колоссального образования и начитанности, горит самым энтузиазмом к истине. Знаете, мне порою кажется, что он — святой; до того необыкновенен его дух, до того исключителен…»

Неизбежно выступает тема: Флоренский и революция. И тут на первый план вышла «оригинальность» Флоренского. Как отмечал Сергей Булгаков: «Он оставался внутренне свободным от государства, от которого ни до, ни после революции он ничего не искал, одинаково чуждый всякого раболепства, как перед начальством вверху, так и снизу. Можно сказать, не боясь парадокса, что о. Павел прошел через нашу катастрофическую эпоху, духовно как бы ее не заметив, словно не обратив внимания на внешнюю ее революционность. Это равнодушие выражалось и в его лояльности „повиновению всякой власти“, парадоксальном „священнокнутии“. Однако при этом нужно знать всю подлинную меру его свободолюбия, которое одинаково умело не только повиноваться, но и не подчиняться, конечно, в том, что являлось для него существенным и главным».

Как писал внук Флоренского игумен Андроник: «Флоренский был одним из первых среди лиц духовного звания, кто, служа Церкви, стал работать в советских учреждениях. Никогда при этом он не изменил ни своим убеждениям, ни священному сану, записав себе в назидании в 1920 г.: „Из убеждений своих ничем никогда не поступаться. Помни, уступка ведет за собою новую уступку, и так — до бесконечности“. До тех пор, пока это было возможно, то есть до 1929 года, Флоренский во всех советских учреждениях работал, не снимая подрясника, тем самым открыто свидетельствуя, что он священник. Это странное сочетание советского учреждения и „ученого попа“ более всего и поражало в 20-е годы». («Литературная газета», 30 ноября 1988).

С 1918 года Флоренский работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. Еще на московском заводе «Карболит», в Главэлектро, создает первую в СССР лабораторию испытания материалов, издает книгу «Диэлектрики и их техническое применение», одним из первых начинает пропаганду синтетических пластмасс, для «Технической энциклопедии» пишет 127 статей. Но и это не все: преподает во ВХУТЕМАСе искусство Средневековья, однако из училища был изгнан, не без легендарной фразы Маяковского: «Во ВХУТЕМАСе — Флоренский в рясе». Ах, в рясе — долой! Кто там шагает левой?!.

В 1922 году выходит книга Флоренского «Мнимости в геометрии», где он открыто говорит о реальности, замкнутости, конечности окружающего нас Космоса и спорит с самим Эйнштейном. Книга была встречена в штыки. Не нравилось советским критикам и определение Флоренского, что «человек есть сумма Мира, сокращенный конспект его… Мир есть раскрытие Человека, макрокосм его». И ни слова при этом об учении Маркса — Энгельса — Ленина! Научный вызов!..