9М. (Этюды о любви, страхе и прочем)

– Нет, его единственная задача – это воспроизведение себя самого. Произведение появляется не для того, чтобы кого-то восхитить или разозлить, а чтобы посеять зерна созидания в ком-то еще. И так до бесконечности.

– Что же, если так…. Как-то жестоко.

– Может быть, но разве человечество не занимается тем же самым?

Спорить с У. всегда было невозможно, на малейшую попытку донести сколько бы то ни было отличную точку зрения, она методично закидывала ссылками и фактами, что ничего не оставалась как стыдливо ретироваться. А в тех моментах, когда она была откровенно не права, и, я думаю, сама это понимала, она замолкала, но оставалась на своей позиции, возвращаясь к спору несколькими днями позже, если ей удавалась отыскать доводы в свою пользу. Если же нет – она попросту вычеркивала из памяти сам факт произошедшего спора. В любом случае ее позиция оставалась непоколебимой. Но я все равно каждый раз пытался что-то донести, даже не знаю зачем.

– Не согласен, мне кажется, прямая идея искусства – это донести чувство или идею, с которым оно создавалось во внешний мир из глубокой души художника и зацепить те же струны в ком-то другом.

– Честно никогда не понимала смысла выражения «Глубокая душа». Выгребная яма – тоже может быть глубокой, но это лишь означает, что в ней помещается больше дерьма. Но как бы там ни было, так думать – твое честное право. К счастью, вся эта вотчина вольна в интерпретации. Но очевидно, понимать куда лучше, чем просто чувствовать.

– Но, когда все понятно, разве не станет скучно?

– Ну что ты, никогда не может быть все абсолютно понятно.

– Да? Помню, как ты сказала две недели назад «С тобой все понятно».

– Прекрати, озлобленность тебе не идет. Я тоже была излишне резка в этих словах. Если тебя это задело – прошу меня извинить.

– Уже извинил, как видишь, раз пригласил тебя сегодня.

– Не похоже, но ладно, допустим. Извинил. Хорошо, никто же ничего никого не обидел, мы разошлись по-хорошему. Просто мы разные, ничего тут не изменить.

– А если я попытаюсь?

– Что именно?

– Изменить. И вернуть все как было.

– Не надо. Во-первых, никогда ничего не вернуть как было. А во-вторых, я говорю сразу прямым текстом, что даже не стоит пытаться. В каких других случаях стоит попробовать изменить положение дел, но только если действительно есть предпосылки, а не просто потому, что тебе хочется или кажется что-то там кажется. Тупая упертость – всегда бессмысленна. Если тебе, например, попадется книга, где на пятиста страницах будут напечатаны только буквы «Ы» и тебе скажут, что ничего кроме них в ней нет – ты же не станешь читать ее полностью в попытке найти среди текста хотя бы одну букву «Я»?

– Может и стану, – сказал я из-за желания ей противоречить во чтобы то ни стало.

– Что же, тогда мне тебя искренне жаль.

– Спасибо, обойдусь без твоей жалости.

– Как угодно, – У. сделала последний глоток кофе и аккуратно отставила чашечку в сторону. – Терпеть не могу выяснять отношения, когда уже все очевидно. Ты уже ровным счетом ничего не сможешь сделать, чтобы изменить ход вещей. Все закончилось.

– Зачем же ты тогда пришла?

– Только не вздумай интерпретировать мое появление, будто я скучаю и хотела тебя увидеть. Я пришла только для того, чтобы сказать все последний раз четко и ясно лично тебе. И точно убедиться, что ты все верно понял.

– Не легче ли было просто позвонить или прислать сообщение?

– Разумеется, легче. Но ты наверняка бы выдумал себе зацепку, поймал какую-нибудь ложную интонацию и решил, что это приоткрытая дверца, попытался бы продолжить общение, чего бы мне точно не хотелось бы.

– Понятно. То есть все прошло, и ты больше ничего не чувствуешь ко мне?

– Ох, и снова мы возвращаемся к прежней теме. Терпеть не могу повторять несколько раз, но ладно, скажу еще раз, надеюсь последний – между нами все закончено.

– Бред.

– Нет. Хватит. Сейчас ты пытаешься достучаться до жалости, что вообще довольно низко, надо заметить. Но пусть, ты же в данный момент в отчаянии. И даже не скрываешь этого. Можно было изобразить, что тебе наплевать на меня, чтобы попытаться сыграть на моем чувстве собственной важности и собственничества. Шансов могло быть больше, хотя ты бы все равно ничего бы не добился.

Ее слова прозвучали спокойно, с нескрываемым самодовольством, которое меня всегда жутко раздражало.

Я обиженно замолчал. Она перевела взгляд в окно, все тот же выточенный профиль. Я смотрел на нее. Она уловила это и вновь повернулась ко мне.

– Еще раз, я прекрасно понимаю, каково тебе сейчас. Радости мне это не приносит; если честно, мне все равно. Я не виновата, что ты успел себе что-то там понапридумывать, погрузиться в собственную сказку и теперь, сидишь такой грустный и несчастный, как бездомный котенок. Жалеешь себя. Не надо, ничего страшного не произошло. Так бывает.

– Спасибо, мы сразу же стало легче.

– Ок. Мы все выяснили? – У. задала вопрос показательно нетерпеливо, эти несколько минут были ей в тягость.

– Да, – я уже не мог выносить ее холодного довлеющего тона и пустого взгляда сквозь зеленые линзы.