A Beautiful Lie (СИ)

Гарри, сидя на мраморной полуразвалившейся лестнице, не в силах смотреть на тела своих товарищей и даже на саму Делию – тоже думал о смерти. Он завидовал сейчас даже смерти своих родителей. Ему потребуется мужество другого рода – он должен хладнокровно шагать навстречу собственному уничтожению. Поттер почувствовал, что пальцы у него слегка дрожат, и попытался унять их, хотя увидеть его здесь никто не мог: все портреты были пусты. Он стал медленно подниматься, сел и сразу почувствовал себя живым как никогда, с небывалой силой ощутил собственное живое тело. Почему он не замечал прежде, какое это чудо: мозг, мускулы, колотящееся в груди сердце? И от всего этого ничего не останется, по крайней мере, ничто из этого не останется с ним. Он дышал глубоко и медленно, рот и горло были совершенно сухие, но и глаза тоже. Предательство Дамблдора – почти пустяк. Конечно, его план был шире. Гарри был просто слишком глуп, чтобы это осознать, но теперь все стало ясно. Он ни разу не усомнился в собственном предположении, что Дамблдор не хочет его смерти. Теперь он понял, что жизни ему было отведено столько, сколько требовалось на уничтожение всех крестражей. Дамблдор поручил им уничтожать их, и они послушно разрубали нити, связывающие с жизнью не только Волан–де–Морта, но и их самих. Какой четкий, изящный план – не губить лишних жизней, а поручить опасную задачу мальчику с девочкой, все равно обреченных на заклинание, чья смерть будет не потерей, а очередным ударом по Волан–де–Морту. Дамблдор знал и то, что Гарри не станет уклоняться, что они пойдут до конца, несмотря на то, что это их конец. Ради этого директор и взял на себя труд познакомиться с мальчиком поближе. Дамблдор знал не хуже Темного Лорда, что Поттер не позволит другим умирать за себя, когда узнает, что в его власти это прекратить. Образы Джорджа, Люпина и Тонкс, лежавших мертвыми в Большом зале, снова возникли перед его внутренним взором, и на мгновение у него перехватило дыхание: смерть нетерпелива. Но Дамблдор его переоценил, как и Делию. Гарри не выполнил свою задачу – змея еще, кажется, жива, но точно он не знал. А если так, то еще один крестраж будет привязывать Волан–де–Морта к земле, даже после гибели Гарри. Конечно, он сильно облегчил задачу своему преемнику. Гарри задумался, кто мог бы это сделать: Рон и Делия, конечно, знают, что нужно. Поэтому Дамблдор и велел ему посвятить своих друзей в тайну, чтобы, если он слишком рано встретит свою истинную судьбу, было кому продолжить его дело. Все эти мысли ложились, как ледяные узоры на оконное стекло, на твердую поверхность неопровержимой истины: он должен умереть.

Я должен умереть. Это должно прекратиться.

Рон и Делия казались ему сейчас страшно далекими, как будто они находились в какой–то заморской стране. Ему казалось, что он расстался с ними давным–давно. Никаких прощаний и объяснений, это он решил твердо. В этот путь они не могут отправиться вместе, он не даст Делии погибнуть, а их попытки его удержать означали бы трату драгоценного времени. Он взглянул на помятые золотые часы, подаренные ему на семнадцатилетие. Прошла уже почти половина часа, отведенного ему Волан–де–Мортом. Гарри встал. Сердце колотилось о ребра, как обезумевшая птица. Наверное, оно знало, что времени осталось мало, и хотело наверстать удары за целую жизнь. Не оглянувшись, он побежал к выходу что было мочи. Замок был пуст. Передвигаясь по нему в одиночестве, он чувствовал себя призраком, словно он уже умер. Рамы портретов по–прежнему были пусты. Повсюду царила призрачная тишина, как будто все дыхание жизни, еще оставшееся здесь, стеклось в Большой зал, где выжившие оплакивали своих мертвецов. Гарри набросил мантию–невидимку и пошел вниз, и вскоре он уже спускался по мраморной лестнице в вестибюль. Может быть, какая–то частичка его души хотела, чтобы его заметили, увидели, остановили, но мантия–невидимка была, как всегда, непроницаема, и он беспрепятственно вышел на крыльцо. И тут на него чуть не налетел Невилл. Вдвоем с кем–то еще он вносил в замок мертвое тело. Гарри вгляделся, и ему чуть не стало дурно: Колин Криви, несовершеннолетний, видимо, пробрался обратно, как это сделали Малфой, Крэбб и Гойл. Умерший казался совсем маленьким.

— Знаешь что, Невилл? Я его и один донесу, — сказал Оливер Вуд.