А. Блок. Его предшественники и современники

«Песня», «Селенье» и т. д.). В плане непосредственно художественном

чрезвычайно характерно стремление молодого Апухтина включить в стих

14 Волынский А. Л. Поэт любви (1891 г.) — В кн.: Борьба за идеализм.

Критические статьи. СПб., 1900, с. 329.

материал и сюжетные мотивы типа «физиологического очерка» (наиболее резко

выражено такое стремление в вещах вроде «Шарманщика»), Важно опять-таки

стремление связать подобного рода изобразительность с лирическими

мотивами («Проселок»; напечатан впервые в «Современнике», включался

потом, среди очень немногочисленных ранних вещей, в основное собрание

стихотворений Апухтина). Получается в целом достаточно своеобычно

выраженная тенденция к лирической повествовательности; стремление

синтезировать лиризм с «прозой» и социальными мотивировками делает эту

поэзию характерным индивидуальным преломлением общих поэтических

исканий 40-х и, в особенности, 50-х годов. Конечно, это очень далеко, скажем,

от Фета (хотя и вырастает из общих с ним исторических истоков), что,

разумеется, не означает большей художественной высоты: нет, это просто

другая тенденция, кое в чем, вероятно, близкая к «почвенничеству»

(Ап. Григорьев).

С историческим поворотом от революционной ситуации к победе

общественной реакции наступает характерный духовный кризис. Апухтин

печатает в журнале братьев Достоевских «Время» в 1862 г. стихотворение

«Современным витиям», где передовой общественности предъявляется

обвинение в отсутствии сколько-нибудь человечески привлекательных

духовных идеалов:

Посреди гнетущих и послушных,

Посреди злодеев и рабов

Я устал от ваших фраз бездушных,

От дрожащих ненавистью слов!

Мне противно лгать и лицемерить,

Нестерпимо — отрицаньем жить

Я хочу во что-нибудь да верить,

Что-нибудь всем сердцем полюбить!

Характерно в этом, быть может, художественно наиболее сильном произведении

Апухтина сочетание резко выраженного идейно-социального мотива со столь

же страстно выраженной личностностью, лиризмом. Поиск «веры»,

общественного идеала, связанного с духовным опытом всего человечества

(«Чтоб с пути, пробитого веками, мне ни разу не пришлось свернуть!»), —

именно это, очевидно, в первую очередь противопоставляется передовой

общественности, становится предметом страстного лирического излияния.

Драматизм художественной судьбы Апухтина — в крайней идейной

противоречивости этого лирического взрыва. Для того чтобы такого рода

поэтическая декларация обладала общественной весомостью, необходимо,

чтобы с определенной степенью ясности проступало направление поисков

общественного идеала. Так обстоит дело, скажем, в лермонтовской «Думе», что

и придает внутреннюю и плодотворную силу отрицанию. Не то У Апухтина:

нужна вера во что бы то ни стало, вера «во что-нибудь», вера как субъективная,

личная опора в жизни. Страстная личностность подменяет, замещает здесь

самый идеал — разумеется, при такой установке ничего сколько-нибудь

духовно весомого найти нельзя. Стихотворение с большой силой выражает

смятение и растерянность. Апухтин раздавлен реакцией, но свои

художественные инвективы-удары направляет влево, а не вправо. Субъективно

гораздо более счастлив Фет, в этой же ситуации уверенно и твердо идущий

вправо. В чисто художественном плане у Апухтина тоже получается

характерная двойственность — установка на изображение современного

человека в самом материале стиха реализуется в архаических, условных

образах «земли обетованной», «горячего песка», «караванов» и, наконец, идеал

должен стать «тяжелым бременем креста». Страстный лиризм и в плане

изобразительном замещает современность, а не одушевляет ее. Приобретая

прямоту общественного выражения, Апухтин теряет здесь самое свое ценное

качество, воспитанное 50-ми годами: конкретность подхода к современному

человеку. При необыкновенной, даже запальчивой искренности неприятия

современности — и одновременной беспомощности в ее постижении —

остается только один путь: ухода из современной литературы. Это и делает

Апухтин.

Примерно на те же 20 лет, что и Фет, Апухтин отходит от литературной

борьбы, от организующихся вокруг журналов направлений, от литературного

профессионализма. Он ставит себя в положение светского дилетанта, в полной

мере выступающего в качестве поэта только в дружеских кружках. От этой позы

постороннего в отношении литературных направлений человека Апухтин не

отказывается до конца своих дней. Фактически же — в связи с общим

оживлением поэтической борьбы, начавшимся в конце 70-х годов и резко

выявившимся в 80-е годы, — он в нее включается. Его литературная программа

выражена в стихотворном сборнике, трижды переиздававшемся начиная

с 1886 г. Этот сборник определенным образом организован, в него вложен весь

поэтический опыт Апухтина, он построен под известным идейным углом

зрения. Нарушены, сдвинуты хронологические рамки, поздние стихи часто

даются прежде ранних, интимная лирика, явно больше всего одушевляющая

поэта, окружается стихами обобщающих и описательных тем, как бы

перетолковывающих и объясняющих ее. Ключ к внутреннему замыслу книги и

основополагающему лирическому принципу зрелого Апухтина, выраженному в