как, скажем, образ Шута, в котором Блок хотел изобразить «соглашателя».
«Король на площади» наиболее тесно связан с самыми глубокими из
блоковских стихов о 1905 годе, например со стихотворениями «Вися над
городом всемирным…» и «Еще прекрасно серое небо…». И в то же время
это — наиболее слабая из его лирических драм 1906 г. Однако тут же, в этой
самой слабой из драм, обобщающих духовный опыт поэта в революционную
эпоху, вместе с тем наиболее резко проступает также внутренняя
художественная задача, стоящая перед Блоком. В новый период своего развития
Блок должен найти социальные обоснования для лирического образа-характера.
В «Короле на площади» та же Дочь Зодчего, отчетливо связанная с Прекрасной
Дамой, говорит о себе в разговоре с влюбленным в нее поэтом: «Я — нищая
дочь моего народа» или: «Я нищая дочь толпы». Первая редакция пьесы
открывается диалогом любовной пары, тревожно переживающей обреченность
своей любви: «Наша любовь цветет так богато и пышно оттого, что ее окружает
нищета. Нищета питает темные корни всех пышных цветов и всех земных
великолепий. Без нищеты не было бы богатства, как свет не бывает без тени».
Сложность и богатство самой любви, как и ее «темные корни»,
обусловливающие ее обреченность, прямо, хотя и наивно, связаны с
социальным неравенством. Любовь центральных героев пьесы, Поэта и Дочери
Зодчего, в более сложной форме повторяет эту ситуацию. Как символ
обреченности любви в социально трагических условиях воспринимается то, что
влюбленная пара бросает в море цветы. Поэт и Дочь Зодчего «бросают в море»
социального гнева не пышные цветы, купленные у шатающейся от голода
нищенки (так было с влюбленной парой), — не просто свою любовь, нет, они
сами бросаются в это море социального гнева и гибнут в нем. Можно по-
разному относиться к символическим приемам, применяемым Блоком в этой
самой слабой из его лирических драм. Однако ясно одно: обнаженнее чем где-
либо еще (именно потому, что блоковские символы столь резко не вяжутся с
авторским идейным замыслом) выступает ставшее непреложным для Блока в
эту пору стремление освещать наиболее глубокие внутренние переживания
людей в единстве с социальным драматизмом их судьбы. Социальность должна
сейчас входить у Блока в душу, в лирический характер.
Поэтому-то столь существенно важна для всей последующей эволюции
Блока его попытка в стихотворении «Прискакала дикой степью…» из раздела
«1905» «Нечаянной Радости» найти в связи с революционной темой новый,
социально активный лирический характер. Здесь, в этом стихотворении, очень
отчетливо видно и то, чего хочет Блок-художник, и то, чего он еще не может,
что он должен в дальнейшем своем движении искать по разным творческим
линиям и по-новому, обобщенно решать. Существенно прежде всего то, что это
стихотворение, несомненно входя в общую линию блоковской
«катастрофической» темы и социально ее перетолковывая, в то же время не
содержит образных реминисценций «романа о Даме и ее рыцаре». Лирический
характер здесь явно иной природы:
Прискакала дикой степью
На вспененном скакуне.
«Долго ль будешь лязгать цепью?
Выходи плясать ко мне!»
Рукавом в окно мне машет,
Красным криком зажжена,
Так и манит, так и пляшет,
И ласкает скакуна.
Возникающий здесь лирический женский образ-характер имеет обобщенный
смысл. «Красный крик», которым «зажжена» всадница, конечно, относится к
тому же ряду образов, знаменующих общую катастрофу, которые были столь
характерны для молодого Блока. Но читателю-современнику не надо было
обладать особой проницательностью, чтобы прочесть в этом «красном крике»
прежде всего 1905 год. Конечно, образ всадницы — в своем роде символ
народной души, охваченной «красным криком». Но ведь это и не просто
символ. Эмоциональные краски образа не выявлены до конца, но есть тут и
схематический пока что женский персонаж, который далее заиграет чисто
блоковскими лирическими тонами. Важно понять, что будущая лирическая
героиня происходит из этой, поначалу схематической, но несомненно связанной
с событиями первой русской революции, образной основы. Существенна в этой
образной основе стихийность. Поэтически Блок видит свою новую героиню
прежде всего как народный стихийный характер. Поэзия характера возникает из
социальных элементов и без них немыслима. Характер этот — «вольный», это в
своем роде идеализированный образ народной «вольницы», и это в то же время
национальное представление о поэзии женского характера. В каком-то смысле
это — аллегория национальной женской «стихии». Все дело тут в единстве
«общей» национальной женской судьбы и индивидуального, единичного
характера, в то же время проступающего сквозь эту аллегорическую основу
образного рисунка. Важен здесь также драматизм отношений между героиней и
«лязгающим цепью», связанным в гораздо большей степени с наличными
социальными отношениями героем. Герой тоже и аллегоричен, и индивидуален.
Это городской человек, влекущийся к народной вольной стихии и в то же время
не знающий ее и ее побаивающийся:
Не меня ты любишь, Млада,
Дикой вольности сестра!
Любишь краденые клады.
Полуночный свист костра!
И в степях, среди тумана,