А. Блок. Его предшественники и современники

Ты страшна своей красой —

Разметавшейся у стана

Рыжей спутанной косой

Стихотворение это в большой степени является прообразом широко развитой и

притом в каких-то отношениях основной творческой линии лирика Блока.

Индивидуальное и общее не слились в нем еще до конца, и потому оно

аллегорично и даже не кажется столь уж значимым для Блока — до того не

найден в нем еще эмоционально-лирический «разлив», сплавляющий обычно в

позднейших блоковских вещах личное и социальное в одну «стихию». Но

именно потому, что оно аллегорически-наивно, — оно и выражает так явно

корни позднейших блоковских исканий. Новый лирический характер Блок ищет

в социальных низах, лирическое начало в этом новом характере неотделимо от

социального, стихийное — основа новой блоковской поэзии личности —

корнями восходит к переживанию поэтом первой русской революции, к тому,

как представляет себе поэт народную жизнь и личность человека социальных

низов.

В связи с этим резко меняется все звучание блоковского стиха в целом.

«Нечаянная Радость» в этом смысле чрезвычайно отчетливо противостоит

первой книге Блока. Иным является весь колорит нового сборника, — в общем

восприятии его очень важными становятся знаки природной жизни, решаемой в

смутных, брезжущих тонах, в противовес четким очертаниям лирических

персонажей, выступающих на фоне условно-декоративных пейзажей и прежде

всего бросающихся в глаза в первом издании первого сборника. В первой книге

Блока видны больше всего герои, во второй — особым образом построенные

пейзажи. В особенности важны тут «болотные» темы, стихи, объединенные

впоследствии в разделе-цикле второго тома «Пузыри земли» и рассыпанные в

разных разделах «Нечаянной Радости». Пейзажными темами болотного

весеннего и осеннего ущерба пронизана вся книга, эти темы ее открывают, а

завершается она поэмой «Ночная Фиалка», как бы итоговой в развитии именно

«болотных» тем. Такую же деформацию претерпевает и городская тема, и в ней

элементы повествовательности и более или менее четкие грани персонажей

чаще сменяются зыбкими картинами стихийной жизни города, — раздел

«Магическое», как бы наиболее концентрированно выражающий подобное

толкование городской жизни, сам Блок определял как «основной отдел» (II, 375)

и решительно связывал в 10-е годы со своей последующей эволюцией.

(Примечательно, что в первом издании «Нечаянной Радости», где нет раздела

«1905», именно в разделе «Магическое» помещены «Прискакала дикой

степью…», «Вися над городом всемирным…» и «Еще прекрасно серое

небо…».) Это многостороннее изменение самых разнообразных элементов

стиха только в самом общем виде можно определять как смену колорита, — по

существу же дело в идейно-смысловых, содержательных переменах,

обозначающих поиски новых творческих подходов поэта к действительности.

Так как это изменение подходов к действительности — и объективно, и в

восприятии поэта — связано с революционной эпохой, то в самой общей форме

можно сказать, что по разным линиям «Нечаянная Радость» и применяемые в

ней способы образных решений поэтических тем представляют собой большой

шаг вперед в развитии Блока. Однако этот шаг вперед, ввиду сложности и

противоречивости общей эволюции Блока, связан с существенными

издержками, и было бы нелепо освещать его односторонне, однолинейно,

минуя вопрос о подобных издержках.

Сам Блок говорил, что «Нечаянная Радость» — «переходная книга» (II,

375); в предисловии к первому изданию сборника основной образ, вынесенный

в заглавие, толковался автором так: «Нечаянная Радость — это мой образ

грядущего мира» (II, 369). Так как этот образ открывается в революционных

потрясениях и связывается с ними, то сама тема «нечаянной радости», резкого

душевного перелома, неожиданного нахождения новых источников

жизнеутверждения лирического «я» должна соотноситься с изменениями,

намечающимися в социальной жизни и в общественном самочувствии русского

человека. Разумеется, это можно опять-таки говорить только в предельно общей

форме — неизбежна и тут резко субъективная, специфически блоковская

окраска. Положительной, в целом, стороной тут является обращение поэта от

мира «слов» к миру «красок» — статья Блока «Краски и слова», конечно,

представляет собой попытку обобщения изменений, происходящих в

собственном творчестве. «Болотные» и «магические» краски в лирике Блока, с

этой точки зрения, — принципиально новое содержательное качество:

«… живая и населенная многими породами существ природа — мстит

пренебрегающим ее далями и ее красками — не символическими и не

мистическими, а изумительными в своей простоте. Кому еще неизвестны иные

существа, населяющие леса, поля и болотца (а таких неосведомленных, я знаю,

много), — тот должен учиться смотреть» (V, 23 – 24). Блок противопоставляет в

своей статье «смотреть» и «видеть»; потому-то и надо учиться смотреть, что

следует научиться видеть. В конечном счете, надо научиться видеть вещи так,

как их видят дети, — просто, непредвзято, такими, каковы они есть. «Детское»,

«весеннее», «болотное» и «красочное» у Блока и в его теоретических

рассуждениях, и в поэтической практике в эту пору совпадают. Все это