А-бомба. От Сталина до Путина

– Центрифужный метод обогащения урана уже был опробован на Урале, он зарекомендовал себя весьма неплохо, и стало ясно, что от газовой диффузии надо отказываться. К нам приезжал создатель всех методов разделения изотопов и обогащения урана академик Кикоин, и под его научным руководством мы начали осваивать центрифуги.

– Исаак Константинович приезжал в такую даль?

– Регулярно. Бывал не только он, но и Юлий Борисович Харитон, и его ближайшие соратники, и академик Легасов, и многие именитые ученые, связанные с атомной проблемой. Как известно, самое новое и прогрессивное притягивает таланты, а потому у нас они всегда были желанными. Мне кажется, это во многом определило судьбу комбината, его роль и значение в нашей индустрии. Академик Кикоин благословил на работу у нас разделительных машин в сейсмозоне. На Байкале землетрясения случаются часто, а потому условия работы центрифуг особые. Раньше расчет был на семь баллов, а сейчас уже на восемь.

– На других комбинатах принцип расположения машин горизонтальный, а у вас аж семь этажей! Неужели места не хватало, и вы резко увеличили «этажность» центрифуг?

– Нет, дело не в пространстве, а в производительности и эффективности комплекса. Единственная опасность – сейсмичность. Но нам удалось с ней справиться. Проводили специальные испытания на полигоне. Вывозили туда фрагмент комплекса, трясли, причем колебания были довольно сильные – верхние «этажи» перемещались значительно, но выдерживали. Это дало уверенность в возведении здесь столь мощной «этажерки» (термин, кстати, не мой, а ваш).

– Мне кажется, что этот образ дает более точное представление о тысячах и тысячах центрифуг, которые образуют единое целое… Ведь это фантастика!

– Так и есть! Еще ни один человек, побывавший на заводе, не остался равнодушным, не удивленным увиденному.

– А меня больше всего поразили четыре корпуса бывшего газодиффузионного завода… Они как памятник прошлого…

– Когда-то это было самое современное производство. Им комбинат гордился. А потом пришел кризис… Помню, сразу после Чернобыльской катастрофы объем производства комбината сразу упал до 20 процентов. Это был кризис. Мы тогда обеспечивали ураном только АЭС России и некоторых соседних стран, но производство неуклонно сокращалось.

– Хочу спросить об одной особенности атомной промышленности, которая у вас видна наглядно. Сколько времени вы вводили газодиффузионные цеха?

– Начали в 54-м, а пустили первый в 60-м.

– А выводите из эксплуатации?

– До сих пор.

– То есть уже в три раза дольше!

– Вывод намного сложнее. Он связан с обеспечением безопасности, с экологией. Надо сделать так, чтобы не воздействовать на природную среду, не нарушить ее.

– Думали ли вы об этом, когда начинали строительство?

– Нет. Честно говоря, слезы наворачиваются, когда видишь эти цеха. Создавая их, преодолевали гигантские трудности, и вот теперь все надо ликвидировать. Больно на такое смотреть, поверьте! В каждом цехе осталась частичка жизни, годы надежд и поиска, и вот теперь это постепенно исчезает…

– Как долго еще будете выводить эти цеха?

– Лет пять…

– Но у меня такое ощущение, что вы гордитесь не только этим заводом?

– Ощущение верное! У нас есть еще завод по производству гексафторида урана. Первую продукцию он выдал в 1960 году. Это уникальное автоматизированное предприятие, не имеющее аналогов по производительности в мире. Это признали американцы, канадцы, французы, немцы и коллеги из других стран, которые побывали у нас. Причем в атомной индустрии, как ни странно это звучит, завод – один из самых экологических чистых. На нем действует уникальная система нейтрализации отходов… Естественно, что на комбинате есть и ряд других производств, где ведется поиск новых технических направлений.

– То есть существует своеобразный исследовательский центр?