A Choriambic Progression

— Очень немногим, — вздохнул Дамблдор. — Гарри, рано или поздно это все равно произойдет, я не смогу оградить тебя. И как ты сам недавно мне напомнил, ты уже не ребенок. Если мы начнем разговор сами, мы, по крайней мере, сможем контролировать ситуацию.

— Я хочу… мне нужно подумать, — тихо сказал Гарри, щурясь на огонь, который вдруг показался слишком ярким.

Дамблдор похлопал его по колену.

— Конечно. Подумай — нам многое предстоит сделать, но пока еще можно не спешить. — Краем глаза Гарри заметил, что Дамблдор поднимается со стула. — Надеюсь, ты понимаешь, что можешь свободно заходить ко мне в любое время дня и ночи, если появятся вопросы или если тебе понадобится… если я смогу что-то сделать для тебя.

Гарри кивнул, но ничего больше не сказал. Он потер ноющие виски, закрыл глаза и подождал, пока дверь тихо щелкнет, закрывшись за Дамблдором. Тогда он открыл глаза, откинулся на спинку стула и уставился в потолок.

Он смотрел в пространство, прислушиваясь к щебетанию птиц и стрекоту насекомых за окном, пока голова не разболелась так, словно ее стягивали железными обручами. Обычно эти звуки действовали на Гарри успокаивающе, но только не этим вечером. Что и не удивительно.

Он понял, что какая-то часть его сознания ждет возвращения Хагрида — ждет, что Хагрид зажжет лампы, задернет занавески, поставит кипятить воду для чая, заведет ничего не значащий разговор о том, что сделано сегодня и что они будут делать завтра. Эти мелкие домашние дела лучше всего напоминали, что скоро наступит новый день со всей его рутиной, так хорошо успокаивавшей душу в последнее время. Но Хагрид не возвращался, и Гарри решил, что тут не обошлось без Дамблдора — скорее всего, ему хотят дать время подумать. Значит, у него есть время. Плохо то, что он понятия не имеет, как им распорядиться.

Кое-что, конечно, было ясно. Он должен подумать о… обо всем, а потом принять решение. Сделать выбор. Но он не чувствовал себя способным на это. Во всяком случае, не сейчас.

Когда Гарри понял, что поднялся со стула, он на мгновение испугался, потому что сам не знал, что собирается куда-то идти. Но видимо какая-то часть его сознания знала — подумала, решила и выбрала. В результате Гарри, наблюдая сам за собой будто со стороны, медленно ходил по хижине, собирая в школьный рюкзак самые необходимые вещи и кое-что из еды. На душе было тяжело от острой, глубокой печали, смеси сожаления и раскаяния, но все же его спина оставалась прямой, а глаза сухими, и он спокойно закончил приготовления, после чего взял перо и пергамент, подошел к кухонному столу и написал записку:

Дорогой Хагрид,

Спасибо тебе за все, ты настоящий друг. Передай, пожалуйста, директору, что я прошу прощения. Но я еще не готов.

Скоро увидимся. Не беспокойтесь обо мне.

Гарри.

Он сложил записку, написал сверху: "Хагриду" и прижал уголок большой глиняной кружкой, из которой Хагрид пил чай. Перо отправилось в рюкзак, рюкзак — на плечо, после чего Гарри вышел за дверь и вскоре стоял среди моря мокрой от росы травы под холодным светом молодой луны.

Гарри закрыл глаза и склонил голову, глубоко вдыхая холодный ночной воздух, обхватив плечи руками, вбирая в себя влажный, туманный запах земли и деревьев, к которому примешивалась еле уловимая металлическая нотка с озера. Несколько долгих секунд он просто глубоко дышал, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами.

Наконец он поднял голову, осмотрелся, бросил последний взгляд на теплый, гостеприимный свет в окнах хижины Хагрида. Потом взглянул на звезды над головой, вздохнул, поправил рюкзак… и исчез, оставив за собой лишь едва заметный голубой дымок, который тут же бесследно развеял легкий ночной ветер.

* * *

Он оказался на поляне — просторной и почти безукоризненно круглой; но это была бесплодная пустошь, заваленная камнями и поваленными деревьями, а за кромкой стоящих плотной стеной сосен ничего нельзя было разобрать. Но несмотря на неприветливый вид этого места, в Гарри стало подниматься что-то необъяснимое — ему казалось, что он почти слышит, как звезды движутся по небосклону — какая-то высокая, пронзительная нота, сливающаяся со стрекотом кузнечиков, и с шорохами в зарослях папоротника, и с мощным, неумолчным гулом, исходящим от земли. Гарри переступил с ноги на ногу, все еще изумляясь ощущению связи с землей, на которой стоял — никогда еще оно не было таким сильным.

Но какими бы интересными ни были его ощущения, Гарри явился сюда не за этим. Он повнимательнее всмотрелся в окружающие поляну деревья и наконец нашел узкий проход между двумя высокими соснами, заброшенную и уже заросшую тропку. Решившись, парень вступил под свод сосновых веток, и его сразу поглотила кромешная тьма. Он осторожно шел вперед, не пытаясь что-то рассмотреть у себя под ногами, а просто доверившись им. Ноги вели его то вверх, то вниз, то вправо, то влево — дорожка оказалась такой извилистой, что он и днем потерял бы ориентацию.