А что там в Брюгге?

Несколько раз перед троном герцога проносили живого фазана с тяжелой золотой цепью на шее. Этого-то фазана и предстояло запечь, чтобы после над ним произнести клятву Богу и Святой деве, затем дамам и фазану пойти войной на турок для спасения церкви. Все произошло в точности. Молодая девушка вскоре поднесла на золотом блюде великолепнейшего фазана и герцог, держа руку над птицей, совершил древнейший обряд — поклялся, что будет первым, кто воткнет свое копье в нечестивого дабы освободить Святой город Константинополь. Вслед за ним принесли клятву и остальные рыцари святого и непорочного ордена.

Пир продолжался до самого вечера. Несколько раз обносили слуги гостей блюдами с изумительно приготовленной едой. На десерт были явлены яблоки и финики. И конечно же, герцогский стол не обошли пирожные, посыпанные ценным сахаром и еще более ценной корицей. Гости ахали и восторгались. Да, пир удался на славу. Ни у одного монарха не хватило бы ни денег, ни могущества так удивить своих гостей. А Филиппу, Великому герцогу Запада, удалось.

Уже ночью при свете факелов был выпит последний кубок за здоровье герцога. Гости разъехались. Загремели цепи — поднялись мосты. Караул обошел стены, прогремели сигнальные трубы. День закончился. Усталый герцог со своим верным Лодевиком отправился в библиотеку, чтобы, сидя у жаркого огня, обсудить прошедший пир.

— А не показалось ли Вам, достойнейший граф, что в толпе промелькнуло знакомое лицо? — спросил, как бы ненароком герцог Лодевика.

— Я знаю, о ком Вы, Ваша Светлость, говорите, — помедлив, промолвил Лодевик. — Но я никого не приметил. Вы утомились. День был сложным.

— Нет, нет, не убеждайте меня, добрый друг. Клянусь Пресвятой девой, что это был он. Я знал, что он не преминет потешить себя показаться мне хоть издалека, чтобы я…, — герцог, не договорив, прикрыл глаза и откинулся в кресле.

Прошла добрая четверть часа, прежде чем граф осмелился задать осторожный вопрос: «Простите мою дерзость, Ваша Светлость, но может быть, Вы поведаете мне, чего страшитесь?»

Ответа не было. Тишину, царившую в библиотеке, нарушали только треск поленьев в огромном очаге да сиплое, сонное дыхание пожилой борзой — любимицы Филиппа. Она, полуслепая и припадающая от дряхлости на переднюю правую ногу, как бы беспрестанно кланяясь, всегда следовала за своим хозяином, куда бы тот не направлялся. Вот и сейчас она лежала у камина, греясь одним своим плешивым боком у огня, а вторым преданно согревая ноги герцогу. Всполохи пламени выхватывали из темноты то старую собаку, то ее хозяина, его высокий лоб, породистый нос, строго сжатые губы, украшавшую его шею массивную золотую цепь с витиеватыми звеньями, увенчанную крупным тельцом, являющимся одновременно символом покорности Богу и олицетворением неслыханного богатства, которое должно использоваться только во благо — защиту Святой церкви.

Герцог молчал. Он спал.

Часть VI Глава 1

Дома было изумительно хорошо. Пахло уютом и именно домом. Тем домом, в котором ждут, готовятся и радуются встрече.

Баб Марта, соскучившись по Василисе, наготовила несметное количество блюд. Обычно она так не поступала, готовила по чуть-чуть, на один раз. Но тут, видимо, тоска взяла вверх, и старушка потеряла всякое чувство меры.

Стол на кухне был уставлен яствами. Блюда и блюдечки, тарелки и вазочки, соусники и бульонницы. И чего там только не было! Картофельные шарики в хрустящей, золотой обсыпке, куриные ножки, кокетливо выглядывающие из румяных сдобных мешочков, словно ножки танцовщицы канкана из-под пышной юбки, крохотные, пухленькие пирожки с разными начинками, которые, как знала Василиса, Баб Марта называла амурчиками. К пирожкам полагался прозрачный, солнечного цвета бульон, который варился с травами не менее трех часов, настаивался еще часа полтора, несколько раз процеживался и только после этого подавался к столу. Толстые куски домашней ветчины радовали глаз. Дополняли картину изобилия зелень, свежие овощи и множество разнообразных соусов, превращающих даже совершенно обычное блюдо в кулинарный шедевр. В центре надменным падишахом возвышался торт. По бокам он был украшен витиеватым орнаментом, настолько изящным и тонким, что представить было невозможно, как человеческая рука могла такое совершить. Ромбы вписывались в полукружия, обрамлялись таинственной восточной вязью, играли арабесками, заманивали листьями невиданных растений и хвостами мифических птиц. Венчала торт карамельная, хрупкая и ажурная Жар-птица. Карамельные же крылья, казалось, через секунду взметнутся и опадут легчайшей карамельной крошкой.

Все это было настолько прекрасно, что Василиса разом забыла про поездку, про старушек и даже про книгу.

Глава 2