А дальше – море

– Это просто ванна, Итан, ванна. В этом нет ничего дурного. Ты хочешь, чтобы я прекратила помогать Джеральду? Отлично. Но я не перестану помогать Беа. Это наше особенное время вместе. – Обернувшись, она смотрит на него в упор и произносит едва слышно: – Я каждый день дождаться не могу этих минут.

Итан вздыхает и складывает газету.

– А ты спрашивала Беа? – повышает он голос. – Ты знаешь, как она себя при этом чувствует? – Дожидаясь ответа, он постукивает пальцами по столу.

– Уверена, ей это нравится, – отвечает Нэнси, но он видит, как она засомневалась, и понимает, что она никогда прежде не задумывалась об этом. – Как и мне. Она бы сказала, если нет.

Итан приподнимает бровь.

– Не уверен, – замечает он, встает и допивает чай. Он готов довести этот разговор до конца. – Беа очень деликатный человек. Она может чувствовать, что для тебя это важно, и не хочет тебя огорчать.

– Говори тише, – шипит Нэнси. – Ты хочешь, чтобы тебя весь дом слышал? – Она подходит к нему вплотную, так близко она давно уже к нему не была. – Взгляни на меня, Итан Грегори. Посмотри на меня.

Итан смотрит на ее родное уставшее лицо.

– Я не учу тебя преподавать, я не учу тебя чинить крышу, не учу тебя, как оплачивать счета. А ты, в свою очередь, не учи меня, как растить детей. Это моя работа, и быть матерью для меня означает быть собой. Это все, что у меня есть. – Сложив руки на груди, она смотрит на него снизу вверх, стиснув губы.

Итан выдерживает взгляд, а потом делает шаг назад, натыкается на журнальный столик. Подхватив газету, он направляется к двери, но на пороге оборачивается:

– Она не твой ребенок, Нэн. И скоро она уедет и никогда не вернется. Помни об этом.

Он выходит на задний двор, хлопнув дверью, и стоит там, глядя на темнеющие деревья. Он сказал правду, да, конечно, все так, но понимает, что это было жестоко. Нэнси полюбила эту девочку, и все же это неправильно. Тем не менее всегда лучше беречь чужие чувства. Он думает о своих родителях, лежащих на кладбище на соседней улице. Нэнси посадила цветочные луковицы, чтобы всю весну там поочередно распускались разные цветы. Какой в этом смысл, все хочет он спросить, но никогда не спрашивает. Для кого они цветут?

Реджинальд

Мать Милли, Гертруда, ужасно настырная. Растопырив руки, она нависает над столом, обращаясь к Реджинальду и Милли.

– Я заплачу за проезд, – твердит она. – Пойду в банк, сниму все свои сбережения. Этого хватит на билет туда и обратно.

Она смотрит на Реджинальда, и он видит, к своему ужасу, кем станет Милли. Кем она уже стала – иногда, в определенные моменты, в определенные дни. Злой и печальной женщиной с несложившейся жизнью.

Милли отрицательно мотает головой, глядя на мать.

– Мама, – медленно произносит она, – мы не можем сейчас ехать в Америку. Это небезопасно. Беатрис живет там, потому что мы хотим, чтобы она была в безопасности. Нет смысла подвергать себя риску, чтобы повидаться с ней. С ней все хорошо. Она вернется, ты и оглянуться не успеешь.

– Но у меня есть деньги. – Гертруда повышает голос. Она скрывается в спальне и возвращается с пачкой наличных. – Этого хватит, я узнавала, сколько стоит билет. Ты можешь поехать, Милли, поехать, проведать ее и убедиться, что все в порядке.

Редж пытается найти в себе хоть немного сочувствия к ней. Смерть Альберта три месяца назад стала потрясением для всех них, рак легких, который обнаружили слишком поздно. С тех пор Милли поселилась здесь, в деревне, все время на подхвате. Она говорила ему, что дела плохи, но он не представлял, что настолько.

Гертруда обхватывает руками голову.

– Ты сказала, что сильно беспокоишься за нее. Так чего ж лучше – поехать да проверить, все ли хорошо?

– С ней все хорошо, мама, – повторяет Милли. – Все хорошо. Перестань, пожалуйста.

Гертруда начинает пересчитывать деньги, бормоча себе под нос. Она не отвечает на слова дочери, и Милли принимается убирать со стола.

– Пойдем погуляем, мама, пройдемся вдоль канала. Сегодня очень хорошо на улице, я бы посмотрела на сады по дороге.

Позже, когда они вместе лежат на узкой кровати Милли, она касается в темноте лица Реджа.

– Спасибо, что приехал проведать нас, – говорит она. – Нелегко тут с ней.

Он поворачивается к жене, потрясенный и прикосновением, и словами.

– Вижу, – говорит он. – Я не понимал на самом деле.

Милли перекатывается на бок, лицом к нему.

– Я сама сглупила, – признается она. – Рассказала ей, что слышала, как кто-то ездил в гости к дочери в Мэриленд.

– Удивительно, – размышляет Редж, – что кто-то решается на такой риск. Плыть сейчас через океан.

– Понимаю, но та женщина решилась. Она туда съездила, и, Редж, все оказалось ужасно. Ее дочь жила в одной комнате еще с тремя девочками из Лондона. Они спали по двое. И непонятно, ходили ли они вообще в школу.

– Милли, – обрывает ее Редж, – мы знаем, что к Беатрис это не относится. Нам все отлично известно. Она великолепно учится!