А до Берлина было так далеко...

Часа через два наблюдатель доложил, что разведчики возвращаются. Навстречу им вышел майор Зорько. И в это время противник открыл ураганный огонь из всех видов оружия, но было уже поздно. Разведчики спрыгнули в траншею, опасность миновала. Задание удалось выполнить без потерь.

После выполнения задания сержант Михалев рассказывал:

— Мы благополучно прошли нейтралку, бесшумно подползли к немецкой траншее. Спрыгнули в нее — вокруг никого. Осмотрелись внимательно — рядом блиндаж, сквозь снег видна светящаяся лампочка, из трубы искры летят. Приказал приготовиться, но тут из блиндажа вышел немец по естественной надобности и вскоре скрылся. Захватывающая группа ворвалась в блиндаж. Немцы увидели нас, разинули рты и ничего не могут понять. Я командую: «Бросить оружие! Идти за нами…»

Пленные гитлеровцы замерзли и были ошеломлены. Прежде чем приступить к допросу старшего из них — обер-лейтенанта, майор Зорько предложил всем по 100 граммов водки и большую банку с тушенкой. Обер-лейтенант посмотрел на своих жующих подчиненных, а затем выпил сам, закусил тушенкой и сказал:

— Вот и согрелся.

Лейтенант Бейлин приступил к допросу. Мне впервые пришлось слушать немецкого офицера, который давал показания без наводящих вопросов. Он охотно рассказал о расположении и устройстве оборонительных сооружений, о построении системы огня и перечислил части, занимающие оборону на нашем направлении. В конце допроса сказал:

— Ходят слухи, что демянская группировка собирается на днях уходить.

Я поинтересовался:

— Ваше командование боится Сталинградского котла? Офицер нахмурился и кивнул.

Допросив пленного, я по телефону доложил генералу Лопатину:

— Ваш приказ выполнили! «Язык» взят!

Командарм попросил поблагодарить разведчиков и приказал представить их всех к государственным наградам.

Мы не смогли вернуться ночью на командный пункт — бушевала метель, замело дороги. Выехали только с рассветом. Я впереди на своем рысаке, за мной Островский, Добылев — тоже на конях. Разведчики на санях за нами. Укутались в тулупы. Ветер пронзительно визжал в ветвях деревьев, хлестал в лицо, свистел свои дикие песни. Лошади так и просились на полную рысь. Мой конь был проворен и легок на скаку. Без понуканий шел в гору по глубокому снегу. Этот конь темно-гнедой масти был передан Красной Армии еще в сорок первом году работниками конного завода Псковской области.

Вскоре въехали в лес. Стало тише. Лошади пошли шагом. Заснеженный лес уходил назад вместе с узкой сугробной дорогой, затем проселок сошелся с большаком, а здесь уже трудились фронтовые дорожные батальоны, двигались колонны машин. Северо-Западный фронт готовился к ликвидации демянской группировки.

«Да, а что, если действительно демянская группировка собирается уходить, если верны слова гитлеровского офицера? Тогда что же будет? — думал я. — Не лучше ли, пока не поздно, ударить в одном направлении и перерезать рамушевский коридор, а потом разгромить окруженных фашистов по частям?» Но этими соображениями я тогда ни с кем не делился, уж больно было много высказано различных мыслей и предложений, а решал все командующий фронтом.

Показались крыши домов села Семеновщина. Утро после внезапно прекратившейся метели было ослепительно солнечным, морозным. Но дымы не поднимались из труб вертикально в сияющее ледяное небо, а стлались, синие тени их ползли по белизне крыш, по свежим сугробам. В чистом морозном воздухе разносился звонкий топот копыт.

Островский, спрыгнув с коня, сказал:

— Вот и доехали.

— За разговором незаметно, — пошутил я.

Ведь за всю дорогу никто ни единого слова не вымолвил. Каждый был занят своими мыслями.

К этому времени штаб армии отработал все необходимые документы, в том числе и боевой приказ, на проведение наступления для ликвидации демянской группировки. Все необходимые распоряжения были доведены до командиров соединений, а те в свою очередь довели их до командиров частей. Подготовка к операции была в полном разгаре, строились новые НП, оборудовались огневые позиции, прокладывались колонные пути, улучшались исходные рубежи для атаки, тщательно изучали местность и противника.

На следующий день после разведывательного поиска приехал к нам на КП генерал-лейтенант Лопатин. На плечах у командарма погоны. Я увидел их в первый раз. Мы уже знали о том, что Президиум Верховного Совета СССР 6 января 1943 года принял Указ «О введении новых знаков различия для личного состава Красной Армии». Этими новыми знаками различия были погоны. Как-то странно, думалось мне, прикреплять их к гимнастерке, кителю и шинели. С детства в плоть и кровь въелось ругательное слово «золотопогонник», которым называли не только белогвардейских офицеров, но и всех, кто имел отношение к старому режиму. Да и петлицы я считал более удобными.