А если снова с чистого листа

— Вы знаете, я первый раз в жизни живу в комнате одна. Сколько себя помню — всегда в тесноте. С мамой и папой жила в комнате квартиры папиных родителей. Когда они разошлись, меня забрала бабушка по маминой линии, оба родителя ушли создавать новые семьи. У бабушки домик вообще крошечный, никаких комнат, печка посередине дома, а мы вокруг неё ходим да гнездимся. В институте общага — бывшая казарма, нас в комнате четверо. Господи, как я мечтаю о богатстве!

— Всё относительно, Света, — ответила ей Альбина. — Я вот, вроде, никогда не бедствовала, но всегда бедности боялась. Пока папа был жив, мы нормально жили… ну, или я так видела. После смерти папы, конечно, материально мы просели, но до голода дело не дошло. В студенческие годы подрабатывала, потом с первым мужем на съёмной квартире, потом тётка ему квартиру в Уремовске оставила. Вкалывали мы как лошади. В строительстве, знаешь ли, лёгкого труда нет. А через почти двадцать лет такой жизни оглянулась — а жизни-то я не видела! Дом большой, а пообщаться не с кем. Детей нет, муж — общественное достояние. И что мне от того, что спальня у меня отдельная, что тряпок полно, цацки золотые в шкатулке лежат, в еде себя не ущемляю. О смерти стала задумываться. Если бы не беременность, так бы и сдохла, наверное. Я всё бросила… ну, почти всё, муж мне самую малость от нашего совместного добра отстегнул. И наступило счастье! А жильё… а что жильё? Самое бедное из моих пристанищ — студенческое общежитие. На первом курсе вообще в восьмиместной комнате жили. До сих пор с умилением о ней вспоминаю. На следующий год нас по трое расселили, так мы плакали, расставаясь! Дело не в условиях, главное — душа! Молодость, мечты, ожидание счастья! И второе по убогости моё пристанище — съёмная квартира в Утятине, куда я после роддома перебралась. Домик чуть получше, чем у твоей бабушки: две смежные комнатки в шесть и одиннадцать метров, кухонька в четыре. Гнилые рамы, перекосившаяся входная дверь, заросший дворик, ветхий заборчик… а я просыпаюсь оттого, что детки в своих кроватках завозились — и меня радость накрывает! Так что богатство — это вещь необходимая, но не достаточная.

— А если не богатство, то что главным считать? Молодость — товар скоропортящийся, — скептически возразила Света.

— Вот только ты не рассчитывай этот товар подороже продать. Любой товар, знаешь ли, подлежит возврату в случае порчи, — усмехнулась Альбина.

— То есть, по-вашему, выхода нет?

— Нет, главное — вовремя понять, что для тебя счастье. Не дай бог, поставишь как я на богатство, а после сорока поймёшь, что главное — любовь. В молодые годы не было любви, поэтому коллеги за суровость звали меня Асфальтоукладчиком. Только не подумай, что я тебя в своих ценностях утвердить хочу. Есть у меня знакомая старушка, которая говорит, что в жизни никого не любила, и даже сексом ни разу не занималась. Тем не менее, не выглядит несчастной, и даже на восьмом десятке глядит в будущее с оптимизмом. А кайфует она от рисования. Разберись в себе, и будет тебе счастье.

— Значит, для вас счастье в семье? — посмеиваясь, спросила Света.

— В любви. Я до сорока лет никого не любила. А когда детей полюбила, то у меня и к другим чувства возникли. Я Игорька люблю Димкиного не меньше своих детей, да и Димка этот беспутный мне как братишка, я бывшую соседку свою Екатерину Семёновну как тётку родную люблю. Я даже к Мафусаиловне со временем душой прикипела.

— А Геннадия Ивановича?!

— О, муж — это отдельная песня, это самый близкий и родной человек, мы как два ведра на коромысле: баланс только в паре, одно свалится — и другое упадёт.

Вроде бы, доброе дело она сделала, Димкину родственницу призрела, но с переездом Светы проявилась нестабильность в семействе Бережковых.

С Альбиной не сказать, что несчастье приключилось, но неприятность точно. Вручили приказ о сокращении. Теперь два месяца ей предстоит отрабатывать на прежнем месте и искать новое. Вечером был тяжёлый разговор с мужем. Он категорически заявил, что никакой работы на стройке ей не позволит. Жене под полтинник, и ни к чему ей трудиться под солнцем, снегом и дождём, в грязи и холоде, подвергая себя опасности. Можно, в конце концов, год отстоять на бирже, кстати, и за детьми в первый год обучения приглядеть. И денег у него вполне хватит, её зарплата — не столь уж серьёзный вклад в их семейный бюджет.

— Да не привыкла я бездельничать, — расстроенно говорила она. — Я и в декрете-то всего полгода была, а так всё работала. Сейчас такие времена, что офисной работы мне не найти.

— Значит, меняй профессию!

Детям их разговоры непонятны и неинтересны. Инна привязалась к пытавшейся незаметно проскочить на кухню Свете:

— А когда тебя в телевизоре покажут?

— Наверное, никогда.

— А почему?

— На телевидении много людей работают, но показывают только самых красивых, — отшутилась она.

— Нет, ты красивая, а тётя, которая про погоду рассказывает, она страшная, у неё зубы как у Бабы-яги.

Света супругам Бережковым сказала, раз уж рядом с ними оказалась: