Читаем А. Г. Орлов-Чесменский полностью

— Принцесса, он несомненно предан вам сейчас, но он влюблен в вас, а влюбленный мужчина открыт всем страстям — от ревности, желания избавиться от соперника, мнимого или действительного, до желания обладать предметом своих вожделений и всяческих обид. Если бы вы официально занимали приличествующее вашему рождению и сану положение, все было бы иначе — вы оставались бы недостижимы. Вам недалеко ходить за примерами. Мы знаем, что граф Орлов был любовником императрицы.

— Вы хотите сказать, его брат?

— Одно не исключало другого. Императрица отвергла его брата, и в своем обращении к вам он может в немалой степени руководствоваться желанием мести. А это очень могучий рычаг — в умелых руках.

— Но не может же он быть безразличен к справедливости, к правам подлинной наследницы российской короны!

— Я покажусь вам циничным, дочь моя, но все упомянутые вами понятия для Орлова, я уверен, просто не существуют.

— Бог мой, вы полагаете, отец мой, что им движет только чувство мести, ради которого он может задействовать весь российский флот? Это просто невероятно.

— Мести, оскорбленного самолюбия, тщеславия и расчета.

— Я понимаю все посылки, кроме расчета. Он, говорят, сказочно богат. Какой смысл ему воевать против императрицы, так щедро его обогатившей?

— Дочь моя, вы забываете, что все это происходит в России, где монарх одинаково легко может и обогатиться, и разорить своего подданного. В этом смысле положение русского аристократа ни в чем не разнится с положением крепостного крестьянина. Если монарха что-либо и задерживает в его действиях в отношении аристократии, то это связи, древность фамилии, опять-таки распределение партий при дворе. Но все это никак не распространяется на Орлова. Он — граф, однако слишком недавний. Он — Крез, но понимает, как сомнительно в глазах современников происхождение его богатств. У него нет родовых владений и заслуг перед государством. Постель — верная ступень к богатству, но эта ступень ни у кого не вызывала уважения.

— Есть еще граф Никита Панин.

— Вы можете рассчитывать на его поддержку?

— Меньше, чем на Орлова. Положение вице-канцлера побуждает его к величайшей осторожности.

— Если боязливость не является вообще главной чертой его нрава. Именно боязливость, помноженная на расчетливость царедворца. Именно таким он представляется нам.

— Нарисованная вами картина, аббат, совершенно безнадежна.

— До тех пор, пока вы находитесь за пределами России, ваше положение не может быть безнадежным.

— Но я могу оказаться в России только победительницей, только возвращаясь на отеческий престол.

— Надеюсь, принцесса, и от души этого желаю.

— Но кардинал — мне так важно было бы провести окончательный разговор с кардиналом.

— Я для этого и пришел к вам на этот раз. Кардинал Альбани выразил желание самому познакомиться с вашими документальными доказательствами. Не рассматривайте этого как сомнения в ваших утверждениях. Речь идет о том, чтобы убеждать других, а здесь одних ваших слов будет недостаточно.

— Если бы вы знали, как меня это унижает, мой отец!

— Превозмогите себя, дочь моя. Вы не простая смертная, и ваше рождение накладывает на вас бремя совсем особых забот. Подойдите к моей просьбе, да и многим другим обстоятельствам более прагматически. У вас сильная воля и характер, которому могут позавидовать многие мужчины.

— Но перейдем к бумагам, аббат. Они у капеллана. Это все письма Филиппа Фердинанда и трирского конференц-министра барона фон Горнштайна, завещание покойной императрицы Елизаветы Петровны в пользу ее единственной дочери. Чего бы еще вы хотели?

— Если вы разрешите, капеллан проводит меня и по дороге передаст мне документы. У вас есть еще какие-нибудь пожелания?

— Одно и очень существенное. Я хотела бы встретиться с польским посланником маркизом Д’Античчи. Я намереваюсь ехать в Россию через Берлин и Польшу и хотела бы иметь рекомендательные письма к королю Станиславу Понятовскому.

— Я устрою вам эту встречу, принцесса. Хотя должен заранее сказать о предельной предусмотрительности маркиза. Она может вам показаться тем более тягостной.

— И еще одна просьба, аббат. Около моего дома несколько дней как появился странный человек. Я слишком боюсь русских шпионов и людей Орлова. Кардинал не мог бы распорядиться выяснить его личность?

— Нет ничего проще, принцесса.

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

Перейти на страницу:

Все книги серии Сподвижники и фавориты

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы / Проза