А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

А иногда, случалось, я натыкался на ровесников, с которыми мы рубили в лесу дрова, ободрав кору, складывали в поленницы, волокли на соседнюю лесопилку или выкапывали со дна реки гравий, вывозили сперва на лодке, потом на тачке по доске на берег. С ребятами мы обычно заходили в первый попавшийся шалман, пили пиво, опрокидывали по стопочке на одну ногу и на другую, а там и еще по одной, на посошок. Телом девичьим, как всегда в таких случаях, попахивало, телом, с которого снимают платьишко, укладывают где придется, затаскивают в ночной сад. Девчонки наши теперь почти все детные, замужние или собираются под венец, к свадьбе готовятся. Разговор порой заходил и о том, кто на какой должности в гмине, в повяте, во всей стране. Тракторы тарахтели на каменистых дорогах, по угорьям, с одной гулянки на другую, мчались вихрем мотоциклы. Но чаще всего в забегаловке мычал, путаясь под ногами, теленок, подпрыгивал, как на пружине, тоненько ржал жеребенок, визжали подросшие поросята, притащенные с ярмарки на горбу в дерюжном мешке. Бывало также, что, прогуливаясь по парку, по каштановой аллейке, я встречал ребят помоложе себя, сидящих на скамейках, углубившихся в разложенные на коленях книги, тетради, испещренные буквой и цифрой. Прибывало у нас ученых, новых пророков, провозглашающих, что мир держится на букве, на цифре, а главным образом на машине. Эти с трудом позволяли затащить себя в кафе на рюмку вина, коньяку, чашечку кофе. Рта не открывали, вглядываясь в себя, внутрь, где все перемешалось: деревенские костелики и рестораны, хлеба и плавящийся от зноя асфальт, скотинка, бредущая полевой тропкой, пощипывающая задумчиво пространство, потусторонний мир, и автомобили. Некоторые считали, что мужичонка, сидящий на пороге в нахлобученной на глаза шляпе, мудрее древнего философа, он им напоминал вечно возрождающегося Христа, устремившего выклеванные галками зеницы в затянутые бельмом бесконечные дали. Охотнее всего они бы стояли перед ним на коленях, лежали распростершись, умащали его босые, годами не мытые ноги благовонными маслами, вытирали досуха собственными волосами, а лицо, все в морщинках, рябое от пота, утирали бы полотенцем, дабы показать миру запечатлевшийся на нем лик в терновом венце. Другие вспоминали только одно: как приезжали домой за продуктами, лежали над рекой в лесу, где черника и земляника пахнут утренней зарей, осыпавшейся в ручей, в который одно удовольствие кидать камни, сухие комья земли, колышки, выломанные из плетня.

Я прощался с ними, уходил в своем сшитом по мерке шерстяном костюме, стряхивая с рукава, со штанины невидимую пылинку, куриное перышко, выпавшее из их рассказов. Заходил в ближайший костел и плакался создателю, зачем он их ставит на моем пути. Спешил поскорее вернуться домой, в виллу, запертую на три оборота ключа, зарешеченную от подвалов до чердака, охраняемую овчаркой, специально содержащейся впроголодь. Запирался в своих четырех комнатах, по которым ходил взад-вперед, заложив руки за спину, сцепив за головой, на затылке. Не отвечал окликавшей меня снизу Марийке, кидал яблоками в рассевшихся на вишенке воробьев, гомонящих так, словно надвигающийся вечер неотвратимо превращался в кота. Только спустя час, а то и два, когда мир за окнами замазывался грязью, я вынимал из сундучка кларнет.

В комнату бочком проскальзывала Марийка, садилась на ковер у моих ног, клала голову мне на колени, молчала. А я тем временем, не переставая играть свое, полевое, казарменное, думал: женюсь я на ней или не женюсь? Похоже, скоро женюсь. После приезда из Румынии все в Марийке размякло, распустилось по-бабьи, расслабилось. Счета, приносимые из теплиц, с фабрички, днями лежат не тронутые, не проверенные. Валяются по углам, на столе под тарелками, измазанные соусами, залитые кофе. Деньги лежат целыми пачками, сложенные как попало, брошенные в ящик, не задержавшиеся в руках — только бери, наполняют запахом пота все комнаты, расползаются как мухи, как паутина затягивают углы. А она, Марийка, часами просиживает у себя с массажисткой, приходящей ежедневно, с портнихой, с парикмахершей. Натирается кремами, благовониями, очищает от угрей кожу, каждую неделю меняет цвет волос, каждый день — прическу, два раза на дню — лак на руках и ногах.