`A la vie, `a la mort, или Убийство дикой розы (СИ)

— Смиряться и глядеть на те гадости, что творят эти неразумные даже по отношению к самим себе? — она презренно фыркнула. — Слышишь, слышишь, братец? Это над твоими словами смеется ветер.

— Он всегда смеется, — отмахнулось Небо, — с тех пор как побывал в горах у старого монаха-отшельника.

— Хе-хе-хе, — раздался чей-то довольный свистящий смех.

— Вот видишь.

— Что происходит? — закричал я в ужасе и непонимании. В голове что-то пульсировало, там где предположительно должна была кровоточить рана.

— Все же здесь кто-то есть, — с подозрением изрекла Земля. — Мне бы только увидеть этого маленького воришку, уж я похороню его в себе, так и знай!

«Молчи! — приказало сознание. — Ни слова больше! Просто слушай…»

— С меня хватит! — закричал я дрожащим голосом. — Больше не хочу! Это кошмар…

— Ну вот опять.

— Да, я тоже его слышу. Ты права, сестра, здесь определенно кто-то есть. Он прячется от нас.

— Я не прячусь!

— Сова мне говорит, что это наглый человек, вознамерился подслушать наши тайны. Неужто им мало того, что уже имеют?! — разгневалась Земля. Голос ее сделался как яростный бурлящий подземный поток.

— Спокойно, сестрица, — утешил ее Небо, — я вижу его. Сейчас швырну в него молнию.

«Не надо!» — испугано взмолилось сознание.

— Не надо! — вторил ему я.

«Говорил же тебе молчать!»

Но было поздно. Ничто не предвещало дождю — сверкающий лилово-синий луч молнии трещиной пошел по небу, громыхнуло так что затряслась вся земля — она хохотала. И молния слетела вниз точно змея-гадюка. Еще секунда. Укусила. Стрелой вонзилась в грудь, пронзив меня насквозь. И я упал на месте, стеклянными глазами узрев на небе как танцуют облака — пляшут ритуальный танец, словно маленькие гномы. Так началась бесконечная история, в которой длительная последовательность дней и ночей чередовались в разнообразных формах и проявлениях, где безумие было демоническим ветром арабской пустыни…

Перед глазами проносилось тысячи людей и миллионы судеб — и каждого ждала смерть. Выстрел, взрыв шрапнели, острый штык, судорожные крики, слезы, кровь. Разорванные тела, хрипло вопящие с оторванными конечностями, запихивающие в себя обратно внутренности и в спешке зашивающие иголкой раны. Полуобгоревшие останки все еще живые, молящие прикончить их. Голова шла кругом. А оно продолжалось быстрее, и быстрее, и яростнее, как карусель. Я лежал там, не в силах сдвинуться с места, ни единым мускулом не пошевелить, глядя за очередным своим трипом, как будто проживал каждую из этих жизней за них и чувствовал и умирал с ними, и снова чувствовал, и снова умирал с ними. Видел юношу, окруженного людьми; его со всех сторон били кинжалами — кто в спину, кто в живот, кто в плечи, — а он стоял упорный в своей воле и кровью истекал. Другой был высечен кнутами. Чье-то горе. Семья на пикнике с младенцем в люльке, из леса вышел человек и всех убил, младенец был последним — и я им был. Кошмар. Шла битва, мускулы рвались, тела ломались и летели, будто щепки. Рубили руки, головы и ноги, словно ветки. Хлестала кровь из ран и наполняла ямы, я плыл в ней как бревно — сплавлялся по реке из гноя. Зловоние, повсюду дым и пламя. Трупы как опавшая по осени листва. Дым словно дух почивших поднимался к небу, молились где-то дети, их родителей загрызли звери. Я задыхался и горел, и гнил, и восставал, и пеплом был, был и слезами, которые, как зеркала, мир отражали. Горе, горе, я ад узрел! Все заслонили черным тучи. И мертвые тела с земли поднялись. В бой рвались, швы расползались и на голом теле пузырились раны. Оружия нет — в грязи они зубами, как зверье, друг друга рвали. На части. Я был одним из них…

***

Две ночи к ряду отражал натиск незримых существ. Точно в горячечном бреду мучился в своих кошмарах. Парализованный телом, весь покрытый потом, смущенный и терзаемый грехом. Боролся словно против полчищ ада. И демоны как вороны кругом. Слетались поглазеть на изорванное тело, словно ожидали его скорейшего ухода.