А мы с тобой, брат, из пехоты

3 или 4 августа 1944 года. Мы шли по польскому лесу. Стреляли. Немец от нас бежал. Заняли немецкую траншею. А нам кричат по-русски: «Чего вы там?! Давай сюда!» Ну, мы выскочили из траншеи и, не стреляя, побежали туда, куда нас приглашали — вперед, на запад. И вдруг по нам открыли очень плотный огонь из всех видов стрелкового оружия. Оказалось, это власовцы, которые были вместе с эсэсовцами из дивизии «Мертвая голова». Мы растерялись. Кто убит, кто ранен. Мы с пулеметом прыгнули в какой-то окоп. Открыли огонь. Я все патроны из двух подсумков расстрелял. Остались только в вещмешке. В это время в окоп влетела граната. Я молодой — выскочил, первый номер, старик лет 35, не успел. Я побежал назад, на восток. Слева бежал парнишка года с 1924-го, вдруг упал, значит, был убит. С другой стороны бежал пулеметчик с двумя коробками с пулеметными лентами. Стрельба была ужасная. Я спрятался за здоровую сосну. Кора отлетала от нее — такой был огонь. Потом стрельба прекратилась. Только я побежал дальше, как услышал: «Хальт!» Я развернулся, а сзади здоровенный рыжий детина, на две головы выше меня, с автоматом. Я попытался ударить его прикладом винтовки. Он увернулся. Но мне только это и надо — стрел ять-то я не могу, патроны только в вещмешке. Я побежал дальше. В это время прошла очередь мимо правого уха. Я посмотрел назад — немец лежит. Я рванул туда, откуда стреляли. Там два или три человека с пулеметом «максим»: «Солдат, мы смотрим, он тебе в спину целится, мы решили вас обоих, но малость в его сторону навели. Вот так ты живой остался». Мама мне потом сказала: «Добрый ангел у тебя на правом плече был, он тебя, Леша, спас». Стрельбы нет. Пулеметчики говорят: «Вроде бы стрельбы нет. Ты самый молодой. Нам жрать хочется. На тебе две каски, чтобы туда кашу положили. И два котелка, чтобы, если щи будут, налили». — «А где взять?» — «Это твоя забота, понял? Давай иди, накорми нас. Мы тебе жизнь спасли».

Искал, искал. Смотрю, стоит лошадь, запряженная в солдатскую кухню. Повар закрывает крышки, собирается уезжать. Я к нему: «Браток, дай со дна пожиже!» Он по-русски изъяснился. Я эту речь понимал как родную, близкую мне по духу. Но все же открыл крышки, плеснул мне в котелки щей, положил каши в каски. Я ему крикнул: «Спасибо, браток!» — и побежал. В это время танк прямой наводкой прямо по этой кухне… Повар и лошадь были убиты, кухня разбита. Судьба! Пришел, их накормил, сам поел.

Мы разобрали пулемет и побежали дальше на восток, потому что кругом никого. Мне достался щит, а бежать пришлось по густому молодому ельничку.

Убежали мы далеко. Смотрим, вроде наши: «Кто такие?» — «Санрота». Е-мое! Сколько лишнего прошли! Я вернулся в свою роту. Где Колька? Где Васька? Где Петька? Убиты… ранены…

Двинулись дальше. Мы вышли в поле. Впереди, метрах в восьмистах, Магнушев. Залегли.

Пошел дождь. Я лежал в метрах 600–700 от крайнего дома в мелкой ячейке. Было мокро. Я беспокоился о самом важном — о документах: комсомольском билете и красноармейской книжке. Ждал сигнала к атаке, когда нам прикажут встать и поведут роту вперед с криком «ура!» на захват Магнушева. Тут мне в голову и пришла мысль стать юристом: «Мы скоро победим, какая будет отличная жизнь у народа-победителя! Я буду, как папа, юрист». Так я решил, а пока надо бы окопаться. После первых же бросков земли на бруствер пуля выбила из рук лопатку и по каске что-то треснуло. Мне хоть и было 17 лет, но намек немецкого снайпера я понял: «Лежи смирно, иначе будет худо». Другие ребята не поняли этого, и, когда мы вышли уже из боя, захватив Магнушев, мне говорят: «Леша, тебе повезло, ведь 13 солдат, лежащих слева и справа от тебя, были убиты этим снайпером в голову». И убит был наш командир роты, старший лейтенант Котляр Иван Федорович. Он из кустов вылез посмотреть, где же залегла рота, только поднял голову, точно в переносицу угодил снайпер. Мне этого снайпера показали, я его видел. Он лежал поперек стропил. Его засекли ребята, команда станкового пулемета «максим». И, «закрепив его в точку», убили. Вот это первый случай, когда «максим» меня спас.

Взяли Магнушев. Потом, как писали в нашей дивизионной газете, мы отражали по 15 контратак в день. Третьего августа установилась жара. Стоял смрад от разлагающихся тел… в ротах осталось очень мало солдат… Вдруг капитан, заместитель командира батальона, вызывает меня. Я к нему по траншее прибежал. Он говорит: «Значит, так, нас мало! Оружия у нас мало, отражать атаки надо. Вон видишь, впереди, на «нейтралке», наш пулемет «максим» стоит? Вот его, Москалев, надо достать. Бери самого лучшего бойца в роте (а там от роты-то — взвод остался) и достань». Я говорю: «Если я побегу, то получу пулю в спину как перебежчик». — «Будет команда — не стрелять!» — «Есть».