А наутро радость

Анни нежно прижимала к груди покупки по пути домой. «Мы друзья! – думала она. Теперь у меня есть друг. Это уже целых три компенсации».

Карл вернулся домой в приподнятом настроении.

– Угадай, дорогая! Угадай, в чем дело!

– И в чем же, Карл?

– Я сдал все экзамены на «отлично»! – Он поднял Анни и закружил ее, потом поставил на пол. – И угадай, что еще.

– Скажи мне.

– Я попал в Список декана!

– Это что-то важное?

– Это большая честь. Декан вызвал меня в свой кабинет, пожал руку и назвал Карлом. Знаешь, в прошлом году, когда тебя здесь еще не было, у меня было полно времени для учебы. И тогда не приходилось слишком уж беспокоиться о деньгах. Однако мне никогда не удавалось попасть в Список декана. Декан сказал, что это твое влияние. Хорошее влияние, сказал он.

«Как трудно сказать ему, – подумала Анни. – Ужасно трудно!»

Она сжимала печеные картофелины, пока они не раскрылись, и положила внутрь по кусочку масла. А еще она посыпала их паприкой – как в шикарных ресторанах, сказала она Карлу. Свиные котлеты подрумянились в духовке как раз в меру. А охлажденные ломтики помидора! Карл совсем расчувствовался из-за них. И яблочный пирог с корицей! Как Анни догадалась, что он любит яблочный пирог именно с корицей? А есть еще немного этого хорошего кофе? Есть. Можно взять еще кусок этого пирога? Или она собирается оставить его на завтра? Нет, не собирается.

Наевшись до отвала, Карл откинулся на спинку кресла и вздохнул с умиротворенным видом.

– Если бы жизнь всегда была такой, как сейчас! Тогда я бы больше ничего не просил. Это лучше, чем быть губернатором.

«Я не могу сказать ему сегодня, – подумала она с тоской. – Нет! Только не сегодня вечером». Анни печально покачала головой.

Он обнял ее:

– Что такое, дорогая? Что тебя беспокоит? Скажи мне.

– Ничего. Я просто подумала… Карл, пока я завтра буду на работе, почему бы тебе не сходить на каток?

– Мне будет неловко развлекаться, когда ты работаешь.

– Ты это заслужил. Ведь ты получил высокие оценки и попал в тот список. Вознагради себя за это.

– Вот что я тебе скажу. Я покатаюсь часок и встречу тебя возле «центовки» после работы. И мы где-нибудь поужинаем, чтобы тебе не пришлось стряпать после того, как ты простоишь на ногах целый день в универмаге.

– Мы поужинаем в закусочной. Мне бы хотелось снова увидеть миссис Ридински.

– Хорошо! О, я забыл тебе сказать: она живет в Лопине. Может быть, ты как-нибудь навестишь ее в свой выходной?

– С удовольствием. Где она живет?

– Мы спросим у нее, когда увидим. – Помогая Анни мыть посуду, он сказал: – Знаешь, мне будет не хватать всего этого, когда через пару недель нам придется вернуться к миссис Хэнсмон.

«Вот тогда-то я ему и скажу, – решила она. – В любом случае мы оба будем расстроены из-за переезда, и вполне можно будет сообщить новость о ребенке».

Анни подождала две недели, оставшиеся до того момента, когда их попросят освободить коттедж. Между тем она написала одноактную пьесу о свадьбе. Это была первая пьеса, представленная в том семестре. Когда мистер Хейз читал ее вслух в классе, она показалась Анни совсем неплохой. Она ощущала удовольствие, когда студенты смеялись над чем-нибудь забавным, что изрекала мисс Чип (она же мисс Эгги). Мистер Хейз сказал группе, что первая представленная пьеса задала высокую планку. Он надеется, что драматург сможет удержаться на том же уровне.

Анни бежала всю дорогу до дома, торопясь ответить на этот вызов новой пьесой. Местом действия были трущобы в Бруклине. Персонажи, пара бомжей без имени, ночевали в подвалах. Они каждый раз меняли место, чтобы их не поймали. И просили милостыню на улицах, притворяясь слепыми.

Эту пьесу плохо приняли. Она подверглась суровой критике, и, что еще хуже, над ней смеялись. Название «Огрубевшая плоть» вызвало взрыв смеха, когда один студент сказал, что это звучит как пьеса о мозолях. Реплика под занавес еще больше всех развеселила. Один из бомжей был найден мертвым в подвале. Его вынесли на улицу и уложили на тротуаре. Какой-то человек в толпе, окружившей труп, сказал: «Ну что же, однажды нам всем придется уйти». Занавес.

Это было унизительно, и Анни стало стыдно. Мистеру Хейзу с трудом удалось утихомирить группу.

– Я буду очень суров, – сказал он, – потому что знаю: этот автор способен работать лучше. – Способен работать лучше! Анни стало чуть легче. – Эта пьеса – слабое подражание пьесе «На дне», – продолжил он. Анни хотелось провалиться сквозь землю. – Здесь сочетание грязи и сентиментальности, а эти две вещи плохо сочетаются. Однако, – тут Анни еще больше приободрилась, – диалог совсем неплох.

Она ухватилась за эту маленькую похвалу: диалог совсем неплох. Стыд сменился самокритикой. Да, она была слишком самоуверенной. Полагала, будто ей известно всё, что нужно знать о драматургии. Но нужно еще многому учиться. «И я буду учиться. К концу семестра…»