А.П.Чехов: Pro et contra

В последнее время на Западе, а отчасти и у нас, распростра­нился новый оригинальный род литературных произведе­ний — маленькие сжатые очерки, почти отрывки, прибли­жающиеся по своим размерам и содержанию к известным «Стихотворениям в прозе» Тургенева. Мопассан, Ришпен, Копэ, Банвиль и другие французские беллетристы новейшей формации первые ввели в моду эту своеобразную и довольно грациозную форму, отлично приспособленную к потребностям и вкусам современной публики.

Спенсер в своей статье о музыке¹ делает предположение, что этому искусству должна принадлежать в будущем все бо­лее и более выдающаяся роль, так что со временем красота звуков отодвинет на задний план красоту слова и пластиче­ских образов. Может быть, эта мысль и не вполне верна, во всяком случае нельзя не признать, что современное настрое­ние масс в значительной степени ее подтверждает. Вкус и по­нимание живописи, скульптуры и даже отчасти поэзии умень­шается с каждым днем, делается достоянием ограниченного кружка знатоков и ценителей, между тем как популярность музыки растет не по дням, а по часам. Ее возрастающее влия­ние не могло не отразиться на искусстве более всего родствен­ном ей — на изящной литературе. Эдгар По и Гофман — гении вполне современные, которых никакая эпоха, кроме нашей, не могла бы произвести и оценить, стремились воплотить в слове неясное, неуловимое и почти непередаваемое волнение, дос­тупное, по-видимому, одной только музыке. С другой стороны, мы, кажется, все более утрачиваем способность наслаждаться крупными чертами, резкими контурами и не обращать внима­ния на детали, мелочи, подробности, — способность, составля­ющую громадное преимущество античных народов; для нас — в мелочах микроскопических, неуловимых обыкновенным гла­зом таится самая сущность, душа предмета. Архитектурная красота художественного плана в его широких очертаниях ус­кользает от большинства из нас, части заслоняют целое, ум наш слишком охотно погружается в подробности, дольше все­го переживают в нас впечатления не от книги, а от отдельных глав, страниц, отрывков. По мере того, как читатель все более утрачивает способность сосредоточивать внимание на широких контурах стройного, законченного произведения, — поэтов, невольно испытывающих на себе влияние преобладающего эс­тетического настроения, увлекает страстная погоня за деталя­ми, за тонкими психологическими полутонами, за тем непере­даваемым и малоисследованным музыкальным элементом, который таится на дне всякого ощущения. Писатель, отчасти ободряемый внешним успехом новой формы, еще более привя­зывается к ней потому, что эти маленькие, изящные новеллы, как будто нарочно созданы для того, чтобы передавать микро­скопические детали, мимолетные музыкальные оттенки чув­ства, которые так дороги современному искусству.

Г-н Чехов, издавший в прошлом и нынешнем году две книжки новелл², принадлежит к беллетристам этого нового типа. Книги его сразу обратили на себя внимание лучшей час­ти читающей публики и литературных кружков, за то, что так называемая критика отнеслась к ним хотя и благосклонно, но довольно сдержанно. Современные русские рецензенты и пуб­лицисты (потому что художественных критиков, в собствен­ном смысле этого слова, у нас не имеется) обыкновенно судят писателя не за те достоинства, которые у него есть, а за те, которых, по их мнению, ему недостает. Прием этот, крайне невыгодный для авторов и читателей, оказывается зато чрез­вычайно легким и удобным для самих «критиков»: человеку, не обладающему художественным чутьем, гораздо легче предъявлять мертвые, отвлеченные формулы и теоретические требования, чем прочувствовать и проанализировать живую красоту живых образов, легче осудить, чем понять, легче сме­яться, чем объяснить. Перед каждым произведением, в кото­ром не слишком резко обозначена общественная тенденция, дающая повод хоть о чем-нибудь поговорить и поспорить, «критики» останавливаются в полном, беспомощном недоуме­нии, более смелые из них с плеча отрицают самую возмож­ность подобных произведений, более трусливые хвалят, но сдержанно и неискренне, только потому, что все их знакомые, литературные кружки и публика хвалят. Вот причина, кото­рая заставила рецензентов отнестись к г-ну Чехову, хотя и бла­госклонно, но гораздо менее внимательно и добросовестно, чем он этого заслуживает.