А.П.Чехов: Pro et contra

Одна из сильных сторон г-на Чехова — это описания приро­ды. Он обладает искусством олицетворять ее, заставлять ее жить точно человеческою жизнью — и вместе с тем он свободен от подражания образцам, представляемым в этом отношении нашею и западноевропейскими литературами. «В поле была сущая война. Трудно было понять, кто кого сживал со света и ради чьей погибели заварилась в природе каша, но, судя по не­умолкавшему, зловещему гулу, кому-то приходилось очень круто. Какая-то победительная сила гонялась за кем-то по полю, бушевала по лесу и на церковной крыше, жалобно сту­чала кулаками по окну, метала и рвала, а что-то побежденное, выло и плакало, Жалобный плач слышался то за окном, то над крышей, то в печке, В нем звучал не призыв на помощь, а тоска, сознание, что уже поздно, нет спасения. На земле была оттепель, но небо сквозь темную ночь не видело этого, и что есть силы сыпало на тающую землю хлопья нового снега. А ветер гулял, как пьяный. Он не давал этому снегу ложиться на землю и кружил его в потемках, как хотел» («Ведьма»). Вот еще другое описание, менее образное, но как нельзя лучше гармонирующее с общим тоном рассказа. «Путники (бродяга и сотские) давно уже идут, но никак не могут сойти с небольшо­го клочка земли. Впереди их сажен пять грязной черно-бурой дороги, позади столько же, а дальше, куда ни взглянешь, не­проглядная стена белого тумана. Они идут, идут, но земля все та же, стена не ближе. Березка пролепечет что-то остатками своих желтых листьев, один листок сорвется и лениво полетит к земле. На траве виснут тусклые, недобрые слезы. Это не те слезы тихой радости, какими плачет земля, встречая и прово­жая летнее солнце, какими поит она на заре перепелов, дерга­чей и стройных, длинноносых кроншнепов».⁹ Попадаются в описаниях г-на Чехова и банальные фразы («летняя ночь охва­тывала своей нежащей, усыпляющей лаской природу» ¹⁰), и на­тянутые, вымученные сравнения («земля, как падшая женщи­на, которая одна сидит в темной комнате и старается не думать о прошлом, томилась воспоминаниями о весне и лете и апатич­но ожидала неизбежной зимы» ¹¹)— но их немного, и они редко портят общее впечатление. Редки и те случаи, когда автор ме­няет роль повествователя на роль моралиста и слишком на­стойчиво подчеркивает вывод, вытекающий из рассказа, или ставит общее положение, недостаточно связанное с действием. Холодное заключение «Кошмара»: «так началась и заверши­лась искренняя потуга к полезной деятельности одного из бла­гонамеренных, но чересчур сытых и не рассуждающих лю­дей» — звучит тем более фальшиво, что несколькими строками раньше говорилось о намерении Кунина помочь отцу Якову, и ни из чего не видно, чтобы это намерение должно было остать­ся неисполненным. Повторяем еще раз, такие ошибки встреча­ются у г-на Чехова не часто; отступления от нити рассказа про­никнуты почти всегда тем же настроением, как и самый рассказ, и не режут слух читателей. Ограничимся одним при­мером. В голове Быковского («Дома») жалоба гувернантки на Сережу, выкурившего папироску, возбуждает целый ряд «лег­ких и расплывчатых мыслей, которые являются неизвестно от­куда и зачем и, кажется, ползают по поверхности мозга, не за­ходя далеко вглубь. Для людей, обязанных по целым часам и даже дням думать казенно в одном направлении, такие воль­ные, домашние мысли составляют своего рода комфорт, прият­ное удобство» ¹². Это подмечено столь же верно, как и мило вы­ражено.

Мы воздержимся от всяких советов г-ну Чехову, от всяких заглядываний в его будущее. Его талант не подлежит, в наших глазах, никакому сомнению. Станет ли ему тесно в сфере, из которой он до сих пор не выходил, попробует ли и сохранит ли он свою силу в другом жанре, более широком — не знаем, да это нас не особенно и интересует. Стакан, из которого пьет ху­дожник, может — по известному изречению Мюссе — быть и небольшим, лишь бы только он подлинно и всецело принад­лежал художнику¹³: а этому последнему стакан г-на Чехова бесспорно удовлетворяет. Мы позволим себе только одно пред­положение. Во втором сборнике г-на Чехова есть несколько рассказов, замысел которых легко мог бы наполнить и более обширную рамку. Раз что автор стал выбирать такие темы, пе­реход его к повести или роману представляется довольно веро­ятным. Вероятность усиливается, если мы припомним судьбу других писателей, дебютировавших небольшими, но художе­ственными рассказами; достигнув известного мастерства, они все переходили на новую дорогу, только временами возвраща­ясь к прежней.

Д. С. МЕРЕЖКОВСКИЙ

Старый вопрос по поводу нового таланта