А.П.Чехов: Pro et contra

жизни, и в романах. Вот вы бранили его, — сказала она и ударила ладо­нью по столу, — а ведь поневоле с ним согласишься. Недаром он презира­ет все эти идеи.

Он не презирает идеи, а боится их! — крикнул я. — Он трус и лжец.

Ну, да уж ладно. Он трус, лжец и обманул меня, а вы? Извините за откровенность: вы кто? Он обманул и бросил меня на произвол судьбы в Пе­тербурге, а вы обманули и бросили меня здесь. Но тот хоть идей не припле­тал к обману, а вы.

Бога ради, зачем вы это говорите? — ужаснулся герой, ломая руки и быстро подходя к ней. — Если Орлов и я обманули вас, то причем тут идеи? Чем они виноваты? Ведь не я и не Орлов их выдумали. Нет, Зинаида Федо­ровна, нет, это цинизм, нельзя так отчаиваться, выслушайте меня, — про­должал он, ухватившись за мысль, которая вдруг неясно блеснула у него в голове и, казалось ему, могла еще спасти их обоих. — Слушайте меня. Я чахоточный, испытавший на своем веку, кажется, все, что только можно испытать человеку, крепко понял мозгом и своею болью, что назначение человека или ни в чем, или же только в одном — в самоотверженной любви к ближнему. Вот куда мы должны идти и в чем наше назначение! Вот моя вера!

Дальше он хотел сказать о милосердии, о всепрощении, о том, что мож­но служить истине независимо от принадлежности к той или другой катего­рии или партии, но голос его вдруг зазвучал неискренне, он смутился и в отчаянии махнул рукой.

Мне жить хочется! — проговорил он искренне. — Жить, жить — и больше ничего. Я хочу мира, тишины. я хочу тепла, вот этого моря, вашей близости. О, как бы я хотел внушить и вам эту страстную жажду жизни! Она, быть может, болезнь, да, вероятно, и есть болезнь, но с ней хорошо. Как бы мы жили! Вы только что говорили про любовь, но для меня было бы довольно и одной близости вашей, вашего голоса, выражения лица. Я бы служил вам, берег и, как говорится, лелеял бы вас. Вашего ребенка я лю­бил бы, как своего. и я уже люблю его.

Она покраснела и сказала быстро, чтобы помешать ему говорить:

Вы любите жизнь, а я ее ненавижу. Стало быть, дороги у нас раз­ные».

И затем, произведя на свет девочку, которой была беремен­на от Орлова, она отравилась.

Признаюсь, давно уже не приходилось читать в литературе нашей ничего столь глубокого и сильного, как вся эта сцена. И возвращаясь к началу своего трактата о г-не Чехове, я обраща­юсь в заключение ко всем мало-мальски беспристрастным чи­тателям и спрашиваю, — неужели подобную сцену, которую можно смело поставить на одном ряду со всем, что только было лучшего в нашей литературе, мог создать писатель, не имею­щий никаких идеалов?

П. П. ПЕРЦОВ

Изъяны творчества

(Повести и рассказы А. Чехова)

I

Одна древняя легенда повествует, что некий царь, шедший со своим войском через пустыню, желая осмотреть окрестнос­ти, велел воинам каждому принести по горсти земли, и из этих горстей вырос целый холм, и царь мог подняться на него, и об­ширный вид открылся его глазам.