А. П. Чехов в воспоминаниях современников

Трудно было поверить, что он живет в Ялте: ведь это должно было поддержать его здоровье; все говорили, что в его возрасте болезнь эта уже не так опасна — «после сорока лет от чахотки не умирают» , — утешали окружаю­щие его близких. Но никакой поправки в нем не чувствова­лось. Он горбился, зябко кутался в какой-то плед и то и дело подносил к губам баночку для сплевывания мок­роты.

Его жена, прекрасная артистка О. Л. Книппер, не мыслила себя без Художественного театра, да и театр не мыслил себя без нее. Вместе с тем она очень тяготилась вынужденной разлукой, предлагала А. П., что она все бросит и будет жить в Ялте, но он этой жертвы принять не хотел...

Когда-то А. П. шутя писал одному своему приятелю:

«...Извольте, я женюсь — если вы хотите этого — но мои условия: все должно быть, как было до этого — то есть, она должна жить в Москве, а я в деревне, и я буду к ней ездить. Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день» ⁴⁸.

То, что так весело звучало в шутливом письме, оказа­лось не совсем так на деле. А. П. ценил талант О. Л., не допускал и мысли, чтобы она отказалась ради него от сце­ны, высказывался по этому поводу категорически. Однако скучал без нее в Ялте, чувствовал себя одиноким — осо­бенно в темные осенние вечера, когда на море бушевал шторм, ураган ломал в саду магнолии, и кипарисы гнулись и скрипели точно плача, когда кашель мешал ему выхо­дить, да и никто не отваживался высовывать носа из дому в такую бурю, а он читал письма из Москвы, с описаниями веселой и полной жизни, которая шла там, описани­ем театра, дышавшего его духом, его пьесами, в то время когда он был отрезан и от жены, и от театра, и от дру­зей.

Понятно, что он все время рвался в Москву, ездил туда вопреки благоразумию, задерживался там — и эти переры­вы фатально влияли на его здоровье.

257

В тот вечер, что я пришла к Чехову, О. Л. участвовала в каком-то концерте. За ней приехал корректный Немиро­вич-Данченко во фраке с безупречным белым пластроном. О. Л. вышла в нарядном туалете, повеяло тонкими духами,

9 Заказ № 90ласково и нежно простилась с А. П., сказав ему на про­щанье какую-то шутливую фразу, чтобы он без нее не скучал и «был умником», — и исчезла.

А. П. поглядел ей вслед, сильно закашлялся и долго кашлял. Поднес свою баночку к губам и, когда прошел приступ кашля, сказал без всякой видимой связи с нашим предыдущим разговором, весело вертевшимся около воспо­минаний Мелихова, прошлого, общих друзей:

Да, кума... помирать пора.

После этого раза я больше не видела А. П.

О его кончине я узнала за границей... И приехала на его могилу в Новодевичьем монастыре только через несколько лет после его смерти — и моего долгого отсутствия из Мо­сквы. Я застала там какую-то молодежь, пришедшую по­клониться праху любимого писателя. С башенных часов, отбивавших каждую минуту, слетали как жемчужины и падали в вечность минуты. Я стояла и думала: «Нет — он не умер для нас. Он с нами — в каждом сером дне, в каж­дой девушке, задумавшейся над жизнью, в каждом облетев­шем лепестке вишневого сада — и в светлой вере в то, что «жизнь еще будет прекрасной... »

Чехов иногда высказывал в разговоре такую мысль, что его скоро забудут.

Меня будут читать лет семь, семь с половиной, — говорил о н , — а потом забудут.

Но как-то он прибавил:

Но потом пройдет еще некоторое время — и меня опять начнут читать, и тогда уже будут читать долго.

Он оказался прав. Он вообще часто в своих предчувстви­ях оказывался прав...

Когда я перечитываю Чехова, я часто встречаюсь с фразами и высказываниями, которые поражают меня. Так, например, в рассказе «Три года» его герой говорит: «Москва — город, которому еще много придется стра­дать... » Я вспоминала эти слова во время жестокой бомбеж­ки Москвы осенью 41 года... Тут тоже можно проверить верность его взгляда в будущее.

Промчавшаяся буря первых годов революции на время заслонила от нас его задумчивый образ. Но прошли эти годы — Россия опять нашла Чехова, и наша смелая эпоха решилась откинуть от него кличку «нытика» и «пессими­ста», шаблонные представления шаблонных критиков — и нашла в его грустных, как русская действительность его времени, рассказах те ростки живой веры в народ, в его будущее, те ноты уверенности в победе нового человека, которые так ясно зазвучали теперь для его исследовате­лей.

Я иногда задумывалась над тем, что делал бы Чехов, как он поступал бы, если бы ему суждено было дожить до вели­кой революции. И у меня всегда готов ответ: Чехов был настоящий русский писатель, настоящий русский человек. Он ни в каком бы случае не покинул родины и с головой ушел бы в строительство той новой жизни, о которой меч­тал и он и его герои.

В. А. ФАУСЕК

МОЕ ЗНАКОМСТВО С А. П. ЧЕХОВЫМ

I