А «Скорая» уже едет (сборник)

– Тихо-тихо-тихо, все, дружок, не шуми… И так уже наговорил много.

– Что здесь происходит? – выбегает врач приемного. – Что?.. Вы что здесь вытворяете?!

Офелия молча отпихивает ее, прибираясь ко мне сквозь густеющую толпу больных, появляющихся в дверях.

– Что тут случилось?

– Этот парень спровоцировал вашего фельдшера, – спокойно и внятно говорит держащий меня здоровяк. – Начал оскорблять, толкнул – за что и схлопотал. Если надо, могу все подтвердить документально, я тут был с самого начала.

– Антон?

– Что – Антон? Вы еще его защищать начните, Офелия Михайловна!

– Соблюдай субординацию, сопляк! – мгновенно взъярилась врач. – Ты мне еще выговаривать будешь! Пошли в машину, на станции поговорим!

Уходим. Поворачиваюсь к здоровяку.

– Спасибо…

– Будь здоров, дружок, – подмигивает тот. – Помни, если что – я в триста шестнадцатой лежу, все видел, подпишусь, где надо. Сам в молодости фельдшером на бригаде отбарабанил будь здоров, знаю, каково оно.

* * *

– «Ромашка», замученная бригада четырнадцать, один-четыре, третья больница, приемное, – произносит Офелия, держа в руке рацию. Если мне не померещилось, она улыбается.

– На станцию, замученная один-четыре, – хихикает диспетчер.

– Вас поняли.

Машина трогается с места.

– Ты как там, Антошка?

Антошка!! Я протер глаза и уши, не веря в происходящее.

– Вы издеваетесь, Офелия Михайловна?

– Нет. Ты цел, ничего себе не поломал?

– Ничего.

– Ну и молодец.

– А драка?

– Да правильно сделал, – фыркает доктор. – Еще удивляюсь, сколько ты терпел. Нет, конечно, если до старшего врача дойдет, я на тебя при всех поору, сам понимаешь.

– Понимаю, – повеселел я. – Может, мне еще публично покаяться?

– Это лишнее. Хватит с них того, что бабку довезли.

Солнце, разогнав ночные тучи, медленно вставало из-за горного хребта, заливая замерзший за ночь город потоками света, заставляя искриться крошечными бриллиантами мокрые лужи и крыши домов. Наступало утро, самое мое любимое время суток; улицы, умытые дождем, казались свежими и молодыми; озябшие светофоры на пустых перекрестках устало мигали желтым.

«ГАЗель» летела по безлюдной и безмашинной пока еще дороге, окруженная мириадами брызг и оставляя за собой пенистый след в растревоженных лужах. Река бурлила, снося к морю собранный где-то в верховьях мусор, недовольно билась в каменных берегах набережных, плевалась студеными каплями и свирепо кипела на перекатах. Тучи сносило ветром куда-то к горизонту, сейчас их место занимали легкие перистые облака.

– Хорошая погодка, – прищурилась Офелия.

– Да, только холодно.

– Вам, молодым, чего жаловаться-то?

– А вы думаете, молодые не мерзнут?

– Мерзнут все, но скулят по этому поводу, в основном, только молодые!

– Я что, часто жалуюсь?

– Да ты из меня своими жалобами все жилы вытянул!

– Напишите докладную, Офелия Михайловна.

– Я тебе лучше по лбу врежу, чем в чернилах пачкаться буду.

– И рука поднимется?

– И нога тоже, – смеется врач.

Мы въезжаем во двор подстанции. Утро. Пересменка. Знакомая картина, изо дня в день повторяющаяся. Гена начинает яростно сигналить, разгоняя толпящийся персонал.

– Куда прешь?

– Вали отсюда, здесь наше место!

– Шины забыл! Леха!! Шины забыл, говорю!

– Да осторожнее, зашибешь!

– Это куда?

Офелия тяжело вылезает из кабины. Я протягиваю ей написанную расходку, она, не читая, украшает ее своими автографами. Теперь осталась самая малость – отстоять очередь в заправочной, перегрузить барахло в другую машину и высидеть на «пятиминутке». И буду я свободен, как жаворонок в небе…

– Антон!

– А? – поворачиваюсь на голос. Мне в руки впихивается скатанное одеяло с подушкой.

– Поможешь перегрузиться?

– О чем речь. Кардиограф давай.

– А донесешь? – хмурит бровки Алина.

– Допинаю. Давай кардиограф, говорю.

Перекидываю жесткий ремень через плечо, шествую через двор, пихаемый и толкаемый со всех сторон фельдшерами. Не обижаюсь, разумеется. Мимо моего носа пролетает дымящийся окурок, пущенный Серегиной рукой. Я, не останавливаясь, безуспешно пытаюсь пнуть его ногой в бок.

Алина, опередив меня, забирается в салон машины и, пыхтя от усердия, принимается рассовывать вещи по местам. Я аккуратно кладу сумку с кардиографом на крутящееся кресло.

– Ладно, тут ты уж сама разберешься.

– Тебе помочь?

– Не надо, справлюсь.

– Спасибо. Ты после смены домой?

– Наверное, – чувствую, как мои щеки, против воли, заливает краска. – Планов вроде нет никаких.

– Ну… хорошо, – Алина смущенно отводит глаза. – Просто я…

– Что?

– Ну… мне Дарья Сергеевна сказала, что нам в одну сторону ехать… может…

– С удовольствием, – улыбаюсь я, и, краснея от своей наглости, беру ее ладошку в свою и на шаг приближаюсь. – Если тебе мое общество не покажется утомительным по дороге домой, я с радостью составлю тебе компанию.

– Не покажется… – шепчет девочка. – А ты не шутишь?