А «Скорая» уже едет (сборник)

Офелия, отпихнув стул, промаршировала по проходу между столами и грохнула дверью. Это она любит. Дома у нее, думаю, все дверные косяки давно пошли трещинами… Впрочем, с главным она лается примерно каждую третью пятиминутку, все это всегда заканчивается взаимными оскорблениями, угрозами увольнения и хлопаньем дверями. И, как правило, всегда спускается на тормозах. В любом коллективе у руководства должна быть, думаю, такого рода официальная оппозиция.

– У вас есть еще что-нибудь, Надежда Александровна?

Старший врач качает головой и снимает очки.

– Анна Валерьевна?

– Да, у меня есть. Утром я проверяла укладки, в двух из десяти проверенных обнаружила в контейнерах для использованных игл иглы в колпачках.

– Опять… – вздохнул заведующий. – Сто раз уже говорили.

– Да, – повысила голос старший фельдшер. – И будем говорить еще, раз до сих пор есть непонятливые. Всякий раз, когда вы надеваете колпачок на использованную уже иглу, есть риск того, что вы уколите себе палец. А там, в чужой крови, может быть и ВИЧ, и гепатит и всякая такая дрянь! Поэтому в укладках есть контейнеры для использованных игл, в которые вы должны…

Это я уже не раз слышал, поэтому отключаю слух, уставившись на розовый солнечный зайчик, неспешно ползущий по стене. Все, смена почти закончена. Теперь домой, в кроватку – и спать, спать, спать, до обеда, как минимум. Впрочем – я бросаю взгляд на внимательно слушающую Валерианку Алину – весьма вероятно, что стандартной схеме отдыха именно сегодня стоит изменить.

– У вас все, Анна Валерьевна?

– Нет, – старший фельдшер потрясла синей тетрадкой. – Снова не заполняют журналы приема и передачи смен.

– Будем наказывать, – с удовольствием отзывается главный врач. – Кто?

– У меня все актировано списком, я его вам представлю после планерки.

– Хорошо, – в голосе Аркадия Михайловича слышится нетерпение. – Вопросы у кого-нибудь есть?

Все старательно отводят глаза. Какие, к Богу, вопросы могут быть после бессонных суток?

– Всем спасибо, вы свободны.

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться… – вполголоса бормочу я. Лешка, стоящий рядом, хихикает.

– Вертинский, задержись! – словно услышав, застигает меня в проходе рык главного.

– Черт…

Громко фыркнув, «реанимальчик» пихает меня в бок. Докаркался, мол.

Заранее повесив голову в позицию скорбящего, подхожу к столу. Главный молча смотрит за меня, на дверь учебной комнаты, медленно выпускающую гомонящий персонал.

– Ну, что скажешь?

– Больше не буду.

– Будешь, куда ты денешься. Кстати, мне тут с утра один хрен звонил, с армянским таким акцентом жутким, спрашивал, когда новые сумки для Антона со «Скорой» привозить. Ты не в курсе, кто это?

Ай, спасибо тебе, толстячок! Без парфянской стрелы ну никак нельзя. Удод жирный…

– Нет, – честно смотрю в глаза главному.

– Ну и молодец, – слегка улыбается Аркадий Михайлович. – Тогда я сам приму решение что с ними делать – раздам на бригады, например. Тебе это нравится?

– Отличное решение, по-моему.

– По-моему, тоже. Ладно, ступай, тебя ждут, кажется.

Я поворачиваюсь и вижу Алину, скромно стоящую у дверей. Она действительно меня ждала! Что-то часто я стал краснеть…

Мы вместе выходим с учебной комнаты, идем по коридору, гудящему от перебегающих из комнаты в комнату медиков. Яркий солнечный столб врывается в окно, растекается теплым пятном на полу, полный танцующих невесомых пылинок.

– У тебя каждая смена такая?

– Когда как, – уклончиво отвечаю я. – Бывает, что и без драки работаю…

– Антошка!

– Ау? – поворачиваюсь. Настя, меняющая меня, стоит у двери в бригаду.

– Ты уже все сдал? Или еще переодеваться будешь?

– Буду. Но все сдал.

– Как смена?

Я, не желая выражаться, рисую ладонями в воздухе очертания двух объемистых ягодиц. Алина фыркает, Настя кивает, поспешно закалывая свои длинные светлые волосы. Они у нее роскошные, но если Валерианка увидит их распущенными…

– Сумка?

– В ячейке, барахло – …

– … в машине, – заканчивает Настя. – Ясно. Что-то новое?

Мотаю головой, открывая дверь в комнату.

– Алиночка…

– Переодеваюсь и жду тебя на крылечке, – улыбается девушка и уходит.

– Новенькая? – подмигивает Настя.

– Новенькая, новенькая… – бормочу я, сдирая с себя форменную рубашку. – Хватит зубоскалить, у нас все серьезно.

* * *

Утро, не в пример прошлому, выдалось ясным и солнечным. И даже не таким холодным. Ветер стих, исчезла мерзкая морось и сырость, лучи света бриллиантами искрились в лужах на стоянке машин. Небо было настолько голубым, что казалось ненатуральным. Это утро было замечательным еще и тем, что я отработал смену. Все, можно с чистой совестью уходить и делать все, что душе заблагорассудиться ближайшие двое суток.

Я попрощался с Офелией, пившей в комнате чай с Натальей, врачом, пришедшей ее менять. Судя по гневно надутым ноздрям Наташи, Михайловна излагала ей события смены в своей редакции. А Наташа очень взрывная сама по себе, она и на здоровых дядек орет так, что те приседают в ужасе.

Алина стояла у перил на крылечке, укрывшись от слишком яркого после ночи солнечного света. Я торопливо протолкался сквозь толпу в приемном, поправляя съехавшую с плеча сумку.

– Заждалась?