А собаку я возьму себе

В четыре часа того же дня на моем столе лежали ордера на обыск. Свои обязанности Гарсон Великолепный хорошо знал и, несмотря на легкомыслие в любовных делах, продолжал функционировать как швейцарские часы. Я договорилась с Хуаном Монтуриолем вместе поехать в питомник немецких овчарок. В дороге мы немного расслабились, словно ехали на экскурсию. Мы болтали, обсуждали разные вещи, а когда прибыли на место, я убедилась, что Хуан сильно волнуется из-за обыска, в котором ему предстояло принять участие. Владелец питомника был тихий мужчина уже в годах, полностью опровергавший расхожее мнение о том, что хозяин походит на свою собаку. Он не имел ничего общего со своими храбрыми овчарками. К нашему приезду он отнесся настолько спокойно, что даже спросил про младшего инспектора Гарсона, запомнившегося ему по прошлому визиту. Если он был в чем-то виновен, то обладал поразительной способностью притворяться. В его помещениях тоже не было ничего подозрительного: мы открывали все двери, осмотрели все будки, заглянули в самые укромные уголки. Здесь не оказалось ни потайных комнат, ни площадок, напоминавших бойцовские ринги. Не было здесь и таких собак, которые содержались бы отдельно либо за которыми был бы установлен особый уход. Хуан подходил к вольерам и внимательно осматривал собак, их передние лапы, шею… Он объяснил мне, что эти части тела в первую очередь подвергаются атаке; передние лапы останавливают противника, а укус в шею может вызвать немедленную смерть. Он привез с собой длинную трость и время от времени просовывал ее сквозь решетку, заставляя собаку переменить позу для лучшего обзора. Но это ни к чему не привело, и конечные результаты оказались отрицательными: ни у одной из собак не было выявлено признаков участия в боях.

Для того чтобы осмотр был исчерпывающим, я сунула нос, скорее для порядка, чем по делу, в бухгалтерские книги. Ничего необычного на первый взгляд в них не оказалось. Заводчик смиренно и в то же время с любопытством наблюдал за нами. Только в конце, преодолев робость, он отважился сказать, что никогда больше не обратится в полицию, если у него пропадет собака. Хуан совершил ошибку, спросив его почему, на что заводчик ответил: «Полиция всегда в конце начинает относиться к тебе так, будто ты в чем-то виновен». Моего спутника заметно впечатлила эта фраза, но позднее я объяснила ему, что это, так сказать, классический репертуар, не лишенный, впрочем, оснований.

На обратном пути ощущение раскованности и благополучия только усилилось. Хуан отрицал возможность того, что заводчик немецких овчарок окажется нашим клиентом, как будто тоже участвовал в расследовании. Он выдвигал гипотезы и тут же подвергал их сомнению с помощью вопросов, которые сам же изобретал. Я глядела на него с улыбкой.

– Из тебя можно было бы сделать хорошего полицейского.

– Напоминаю, что больше всего в жизни ценю мир и покой.

– Но ты же можешь иногда поиграть в сыщиков.

– Это означает, что завтра я тебе понадоблюсь.

– Боюсь, что так. Ты сможешь как-нибудь уладить свои дела?

– Улажу.

– А сегодня их уладить можешь, чтобы мы вместе поужинали?

Он вопросительно посмотрел на меня:

– Чтобы никуда не надо было спешить?

– Да.

– Считай, что все улажено.

И мы поужинали у него дома, а потом тихо и нежно любили друг друга. По-видимому, существуют отношения, которые следует прерывать и возобновлять не один раз, думала я, пока одевалась, стараясь не разбудить его, и в одном из этих начал, вероятно, и заключается истинный путь.

Домой я вернулась в три часа ночи. Включила автоответчик. Ничего. Моя помощница приготовила мне на ужин овощи. Холодные, как покойники, они лежали на кухонном столе. Ужастик грыз фальшивую кость, сделанную из хрящей. Увлеченный своей синтетической добычей, он даже не подошел поздороваться. Я приняла душ, вырвала несколько волосков из бровей и взяла книгу со здоровым намерением, чтобы сон одолел меня, когда я буду приобщаться к культуре. Однако почти сразу же зазвонил телефон. Хуан, подумала я, одна из его типичных любовных штучек: «Это было замечательно, я уже скучаю без тебя». Но оказалось, что это Гарсон – в три часа ночи. Должно быть, что-то серьезное.

– Инспектор? Я должен сообщить вам одну важную вещь.

У меня забилось сердце.

– Заводчик стаффордширов! – выпалила я в трубку.

– Нет, речь пойдет не об этом. Знаете, я бы предпочел на минутку заехать и рассказать вам все непосредственно. Мне даже оставлять послание в автоответчике не захотелось. Весь вечер вам звонил.

Разве я могла не сказать ему, чтобы он приезжал? Несомненно, он получил настолько важные для расследования данные, что не решался сообщить их мне по телефону. Я наспех оделась, проверила, осталось ли у меня виски, и уселась ждать младшего инспектора. Когда я открыла ему дверь, то сразу поняла, что зря волновалась по поводу спиртного. Гарсон сжимал в руке бутылку французского шампанского и радостно помахивал ею.

– Несите бокалы, инспектор, и извините за вторжение. Просто я хотел, чтобы вы узнали об этом первая.

Я глядела на него как идиотка. Наконец он произнес: