А вдруг это правда?

Только когда она делала перед сном упражнения на растяжку, ей пришла в голову идея. Годы спустя она все еще чувствовала легкое покалывание вдохновения, волной прокатившееся по ее позвоночнику в тот момент, когда она подумала об этом. Она вспомнила, как Дебра указывала на свой живот и на худое тело самой Зелл. Все, что произошло потом, было вызвано одной-единственной мыслью, возникшей после того странного разговора в больничной палате, когда женщина, которую она едва знала, обнажила свою душу, признавшись в том, в чем (Зелл была совершенно уверена) никогда и никому не признавалась. Ее признание возложило на Зелл своего рода ответственность. А она никогда не могла остаться равнодушной к чужой боли.

Кейли

Я поинтересовалась у Зелл, что у нее болит, и она ответила: «Все». Я пыталась как-то помочь, принесла аспирин и налила кока-колу в ту самую голубую чашку, которую она дала мне в первый день. Я даже не забыла взять с собой подставку. Когда Зелл заболела, я поняла, что мои дни здесь сочтены, и все, что мне хочется сделать, надо делать как можно скорее. Я уже жила взаймы с тех пор, как Каттер очнулся. То, что мама разрешила мне пожить у Зелл еще несколько дней, было настоящим чудом, а я не из тех, кто игнорирует чудеса. Зелл назвала эти дополнительные дни «бонусным временем». Вслух я ничего не сказала, но мне понравилось, что она так думает. На глаза мне наворачивались слезы, когда я думала о том, что придется прощаться. Но ни одна из нас пока не хотела об этом заговаривать.

Мы упорно трудились, чтобы подготовить двор к утверждению в качестве среды обитания для диких животных, заканчивая последние пункты в списке. По правде говоря, я была уверена, что Зелл заболела как раз от работы на улице в такую жару. Мне было стыдно, хотя она велела о таком даже не думать. Она приняла аспирин, выпила немного кока-колы, а потом крепко уснула, и это было моим шансом.

Я собиралась вернуться в дом мистера Дойла с тех самых пор, как он дал мне мороженое, но, клянусь, не для того, чтобы увидеть его. Я хотела навестить его маму, потому что он сказал мне, что она плохо себя чувствует. Он сказал, что она все больше слабеет, и он думает, что она может умереть. Я нарисовала для нее картинку, которая, как мне казалось, могла бы сделать ее чуточку счастливее, и намеревалась передать ее ей перед отъездом. Когда Зелл спросила меня про картинку, я сказала, что это для Каттера, а она назвала мой поступок милым. Это была просто маленькая ложь.

Я очень тихо открыла дверь, но она все равно щелкнула, когда я ее закрывала, поэтому я постояла на крыльце несколько минут, чтобы посмотреть, не разбудит ли звук Зелл. Я смотрела на Зелл в окно, но она не двигалась. Я надеялась, что, проснувшись, она почувствует себя лучше. Хорошо еще, что ей не придется сегодня вечером готовить для меня ужин, потому что мама и Парень из «Скорой помощи» поведут меня в кафе. Только меня одну. При мысли о том, что две пары их глаз будут смотреть, как я ем, у меня внутри все содрогалось, поэтому я старалась не думать об этом. Я не представляла, как смогу проглотить хотя бы кусочек.

На ходу я посмотрела на картинку, которую несла. Я нарисовала радугу, солнце и несколько птиц. Только когда я очутилась на другой стороне улицы, мне пришло в голову, что картинка вся про небо, и я догадывалась, что именно туда скоро отправится мама мистера Дойла. На самое небо, к Богу. Я не знала, правильно или неправильно такое рисовать. Хочет ли человек, который готовится отправиться на небеса, думать о таком? Вдруг не хочет?

Я уже почти убедила себя вернуться к Зелл и нарисовать совершенно другую картинку, когда мистер Дойл вышел на крыльцо и окликнул меня по имени. Он довольно громко его выкрикнул, и я немного встревожилась, как бы Зелл не услышала и не выбежала наружу, чтобы погнать меня назад к себе в дом и наградить тем обеспокоенным взглядом, каким смотрела всякий раз, когда всплывало имя мистера Дойла. Я вспомнила, как тихо она лежала на диване, как ее грудь медленно поднималась и опускалась. Я оглянулась на ее дом, не увидела никаких признаков ее присутствия, повернулась и приветственно помахала рукой.

– Ну, Кейли, скажи мне, что привело тебя сюда? – У мистера Дойла была забавная улыбка, будто он знал ответ на загадку, которого не знаю я.

Я показала ему картинку.

– Это я нарисовала, – объяснила я. – Для вашей мамы.

Он всмотрелся в картинку, очки слегка сползли вниз по носу. Его рот был приоткрыт, и я уловила запах кофе, который он пил. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не сморщить нос от запаха. Он переводил взгляд с картинки на меня и обратно.

– Ты очень хорошая художница, Кейли. Я думаю, что моя мать будет очень рада ее получить.

Он потянулся за ней, но я отдернула руку.

– Я… я сама хотела ей подарить.

Я посмотрела ему в лицо, чтобы понять, не сердится ли он. Я никогда раньше не бывала в его доме. Туда, наверное, уже много лет никто не заходил, кроме мистера Дойла, его матери и Джесси. Когда он дал мне мороженое, то, казалось, хотел, чтобы я осталась снаружи.