А волки здесь тихие

И откуда взялась эта раздражительность? Хотя и так понятно, откуда, оттуда, что не дали еще постоять с Жаном.

– Не-е-е. Я пожалуй, попозжа если что – сквозь боль выдохнул Максимилиан.

– Тут такие дела разворачиваются, а я помирай? И вообще- то не помирай, то помирай. Ты уж определись, дорогая.

И глядя на него, с души будто тяжесть упала. Ведь живой, и еще шутит.

Я отпустила Жана, подошла к Максимилиану, обхватила ладонями его лицо, всматриваясь в его родные черты, а потом прижалась к его голове и облегченно выдохнула.

– Я чуть с ума не сошла, а он тут шутит.

Макс ободряюще улыбнулся.

– Прорвемся.

Жан слушал нас с философским спокойствием, и мне даже стало интересно, о чем он думает?

Я с благодарностью посмотрела на него и кивнула

– Скажи отцу. Мы в расчете

Жан, пристально смотревший на меня, отрицательно покачал головой.

Я немного растерялась. Что это значит? Не в расчете? Или что..?

– Отец ничего не знает

Ничего себе! Значит, он предупредил нас по его собственной инициативе? А ведь чтобы узнать об этом нападении, нужно было приложить большие усилия, ведь такая информация обычно держится в тайне.

– Для него я уехал загород

Вот это да! Неожиданно и если честно, приятно. И благодарна. Ведь его помощь этой ночью была неоценима.

Как позже оказалось, у Максимилиана, ко всему прочему, была сломана лапа, нога в смысле. Поэтому в дальнейшем я не имела права полагаться на него. По крайней мере, до тех пор, пока он полностью не выздоровеет.

*

Через несколько дней, когда мы все вместе ужинали, Ларите на телефон пришло сообщение. Она прочитала его и замерла на месте в недоумении. Потом начала что-то судорожно искать на просторах интернета, а потом побледнела и застыла на месте. Я напряглась. Что могло еще случиться? Ларита подняла на меня напряженный взгляд, затем медленно обвела сидящих за столом и снова уткнулась в телефон.

– Что?

А я внутренне уже приготовилась к получению плохой вести. Не впервой, поди. К хорошему я уже не привыкшая как-то…

– Не понимаю. Как? – растерянно сказала сестра и включила громкое прослушивание.

Послышалась музыка и голос, такой знакомый. Я сразу догадалась, о чем идет речь и спрятала улыбку.

– Это же я. Имя моё и голос, но…? Как? Мы еще ничего не выкладывали, Давид Соломонович только-только готовит материал. А количество прослушки растет с каждым днем.

Значит, мой план сработал.

– Ма-а-ар.. – нахмурив брови, сестра смотрела на меня.

А я пожала плечами.

– А что ты так растерялась, Ларита? Ты же хотела петь, а если не для всех, то для кого? Для птичек и деревьев? Это теперь моя прерогатива. А это.. – я указала глазами на телефон.

– ..Маркор выкладывал по моему указанию.

Ларита повернула голову на брата и прошипела

– Вот ты-ы-ы-ы.

– Все претензии ко мне. А ему спасибо скажи- он выкладывал только лучшее. А то, что популярность растет, себе спасибо скажи и своему голосу. Да не трясись ты. Я понимаю, что страшно, но я так понимаю, что именно этого ты хотела, правда?

Лара нехотя кивнула.

– Твоя мечта гораздо ближе, чем тебе казалось – я улыбнулась.

– Поздравляю, сестренка – и от души обняла ее.

– А то пока твой Соломоныч грампластинку выпустит, пока распространит, твои волосы уже седыми станут

Сидящие за столом загалдели, поздравляя Лару. Та покраснела от волнения, но глаза, глаза уже блестели от радостного возбуждения.

– Осталось Маркора в балет пристроить, вывести на сцену, и все, жизнь удалась – с улыбкой добавила я, и мои слова поддержали громким смехом.

Теперь все внимание ребят было переключено на брата, оставив сестру с ее детскими мечтами наедине.

А я… После той ночи во мне будто что-то сломалось. Я бы сказала, что эта ночь снова разделила мою жизнь на -до и -после.

При всех я поддерживала разговор, улыбалась, но стоило мне остаться одной, меня накрывала какая-то черная тоска, которая постепенно росла во мне, теснилась в груди, не давая мне отдыху ни ночью, ни днем.

И ведь я прекрасно понимала, что медленно схожу с ума. Про себя разговаривала с собой вновь и вновь, убеждала и даже ругалась, пытаясь вытащить из этого состояния.

Я перестала замечать красоту нового дня, теперь выглядывая в окно, моё сознание воспринимало картинку как серое пятно. Хотя раньше я всегда находила повод порадоваться и первому снегу, и пролетавшей птахе, приветствуя ее взмахом руки.

Я стала не раздражительной, скорее замкнутой, ведь сначала я боялась выплеснуть свои эмоции на родных. Но со временем поняла, что захоти я избавиться от них, у меня бы не получилось- моя чернота начала цементироваться во мне, прячась все глубже и глубже.

Мои воспоминания о прошлой жизни потускнели, они больше не согревали мою душу, стоило мне воскресить воспоминания о родителях, а только глухое раздражение.

И эти мысли, мысли…

В один из вечеров я безмолвно сидела возле камина, не отрывая взгляда смотря на огонь. Мимо меня, хромая на ногу, прошел Максимилиан и сел напротив. Он тоже долго смотрел на огонь, а потом тихо просил.

– Что с тобой, Мара?

Я посмотрела на него потухшим взглядом.

– Во мне что-то надломилось, Макс.

Он понимающе кивнул головой. Мы снова некоторое время молчали.