А. З.

— Видел.

— А меня видел?

— Тебя?.. — Максим свёл брови. — Я видел себя.

Андрей оглянулся:

— Дядя Олег, а вы кого видели?

— Не знаю. Я вообще ничего не понял.

— А чего тогда побежали?

— Ты сильно хлопнул дверью. Я испугался.

— Это не я. Она сама захлопнулась. Вы видели в избе фантомов?

На Олега вновь накатила волна страха. Ощутив дрожь в коленях, он привалился к дереву:

— Давайте чуток передохнём. — И уставился себе под ноги.

Перед внутренним взором возникла сутуловатая спина на фоне оконного проёма, забитого досками. Плечи безвольно опущены. Шея скручена жгутом. Голова развёрнута как у совы — на сто восемьдесят градусов. Рот раззявлен, между зубами распухший язык. Глаза без зрачков, одни мутные белки. Зачем его заставили вспомнить то, о чём он хочет забыть? Он видел маску жуткой смерти и не хотел верить, что это лицо — его.

— Так что вы видели? — не унимался Андрей.

Щелчком ногтя Олег сбил со штанины мохнатую гусеницу. Хотелось сказать: «Господи, Максим, как я тебя понимаю! Если бы в избе я оказался один, то сошёл бы с ума. Тебе повезло, что ты потерял из памяти несколько ужасных минут. Надеюсь, они не найдутся. Иначе как с этим жить?» Но вместо этого Олег произнёс:

— Там было темно. Я ничего толком не разглядел.

— Я был голый, — выпалил Андрей.

Максим и Олег уставились на него.

Андрей натянуто рассмеялся:

— Представляете? Абсолютно голый. И лицо какое-то… надутое, словно мяч. Только уши торчат. — Поправив на плече ремень ружья, повернулся к Максиму. — Мы же не зря сюда приехали? Ты всё вспомнил? Да?

— Это уже не имеет никакого значения и на решение комиссии не повлияет. Идём, у нас ещё много дел.

Они гуськом двинулись по едва различимой в зарослях тропинке, которую протоптали, когда искали поляну. В прорехах крон синело небо, солнечные лучи тончайшими нитями пронзали воздух. От щебета и пересвиста птиц звенело в голове. Запахи хвои и травы будоражили кровь. Максим шёл размашистым шагом и с щемящей тоской смотрел по сторонам: отныне он будет видеть лес только с высоты своего роста.

За спиной послышался голос Андрея:

— Зона нашла наши слабые места.

Максим недовольно вздохнул: малец никак не угомонится.

— У меня в детстве часто болел живот. Я даже в больнице лежал. Думали, аппендицит. Потом маме подсказали хорошее средство — зелёные кислые яблоки. И всё прошло.

— Твоё слабое место — язык, — откликнулся Олег.

— А у вас наверняка проблема с лёгкими. Или с сердцем.

— У меня нет проблем.

— На всякий случай сходите к врачу и проверьтесь.

Максим ногой откинул с дороги сломанную ветку:

— И какое слабое место у меня?

— В психушке не лежал?

— Андрей! — вскричал Олег.

— Ну что — Андрей? Я не говорю, что он сумасшедший, но проблема определённо есть.

Вцепившись в лямки рюкзака, Максим сделал шаг, другой. Остановился. Ещё сомневаясь, правильно ли он поступает, обернулся и проговорил со злостью:

— Конечно есть! Когда мы совершали облёт территории, Стрекоза похвастался, как подшутил над своим напарником и довёл его до сердечного приступа. У меня кулаки зачесались. Мне хотелось размазать его по кабине. Но он же командир экипажа, так ведь нельзя. Я сказал, что вижу человека, и попросил посадить вертушку. Я хотел пройтись, остыть, а он побежал за мной. Ну я и врезал.

— Забавно, — пробормотал Андрей.

— Ничего забавного! Его напарник семь лет копил на машину, во всём себе отказывал. Первый раз на ней приехал, а этот говнюк… Он многим попортил крови, а все молчат. Хороший пилот в нашем захолустье на вес золота. Приходят юнцы, налетают часы, наберутся опыта и рвут когти. Он один тут такой… спец. Начальство трясётся над ним, лишь бы он не смылся. Напишешь докладную — тебя же обвинят. Спасатели и глотают обиды. — Максим потёр грудь. Жгло там что-то, будто крапивы наелся. — Я сукин сын, а не сумасшедший.

— Зону не обманешь, — проговорил Андрей еле слышно.

Олег потряс кулаком:

— Заткнись, не то вмажу!

Андрей покосился на Олега, вновь направил взгляд на Максима:

— Ты забыл протянуть шнур, забыл, как открыл калитку. Значит, твоё слабое место – память. Провалы в памяти раньше были? Не связанные с зоной.

Максим вздёрнул брови:

— Провалы? Я не помню детство.

— Детство многие не помнят.

С этим Максим мог поспорить. Ребёнок с рождения узнаёт голос, лицо и руки мамы и ни с кем её не перепутает. Он узнаёт отца, если тот проводит с малышом достаточно времени. Там, где у детей хранятся воспоминания, приобретённые с первых дней жизни, у Максима зияла чёрная дыра.

— Я не помню, как оказался в детдоме. Я не знаю своего дня рождения. Не знаю настоящего имени, кто я и откуда. И, наверное, уже никогда не узнаю. Сказали, что мне было примерно шесть лет, когда я попал в детдом. В шесть лет я же должен был хоть что-то помнить? В свидетельстве о рождении от фонаря поставили дату. Волга — это фамилия и позывной. Позывной я выбрал сам, а фамилию мне придумали. После школы-интерната я поехал в детский дом, где провёл два года. Хотел узнать, как я там оказался, кто меня туда отдал. Но из личного дела исчезли документы.

Андрей посмотрел на Олега:

— Вы знали?