«А зори здесь громкие». Женское лицо войны

Маша Логинова была из Ленинграда, но где она жила — я не знаю. Один раз был случай (где, я уже не помню, названия мест стерлись в памяти), когда командиру роты дали задание прочесать лес. Он набрал команду — я пошла с ручным пулеметом, Маша Логинова, санинструктор, тоже пошла, и еще пятнадцать человек бойцов. Мы пошли вперед. Только мы метров триста отошли, как снайпер Машу снял. Я только наклонилась над ней, как командир говорит: «Не смей! Ее подберут, а нам дальше надо идти». Какая ее судьба — нашли потом ее тело или нет, не знаю. Мы дальше пошли, вышли на опушку леса, перед нами деревня, в ней немцы ходят. А командир отчаянный был, говорит: «Давай деревню возьмем!» Я говорю: «Ага, возьмем. И что мы с ней делать будем? Нас семнадцать человек, а наши вон где! Где патроны? Где силы, чтобы эту деревню удержать? Где еда? У нас ничего нет с собой. Давай лучше подождем подхода наших». Это был единственный раз, когда я офицеру перечила. Мы остались на ночь на опушке леса — не пошел комроты вперед. Немцы ходят в открытую, варят что-то, из труб дым идет. А у нас и есть нет ничего. Ночью — под одним кустиком храпят, под другим — храпят, я пойду, одного растолкаю, другого растолкаю, боюсь уснуть. После этого на рассвете слышу — справа началась стрельба. Я так подумала, что, значит, скоро наши подойдут и эту деревню будут брать. Пошла на выстрелы, и оказалось, что это наши соседи, 131-й полк. Я к ним подошла, говорю: «Что тут у вас происходит?» — «А ты из какой части?» — «134-й полк». — «А где вы?» — «Мы на опушке леса, перед деревней стоим, еще с вечера». — «Что вам надо?» Я в ответ: «Нам надо патронов и надо каши!» Мне дали термос каши, патронов, я и вернулась к нашим. Потом наши пошли вперед, мы к деревне подошли, а там немцы уже отступили. Деревню заняли без боя. Этот комроты мне и говорит: «Вот видишь, надо было деревню атаковать вечером, заняли бы ее и ночевали бы в домах». Я говорю: «Как знать, может быть, и не было бы нас в живых!»

Один раз врач меня обидела сильно. У меня что-то с ногой случилось, такая боль дикая, что наступить на ногу не могу. А внешне ничего не видно. Я пришла к ней, а она посмотрела и говорит мне: «Симулянтка!» Я думаю: «Ничего себе, симулянтка, с сорок первого года в боях!» А это в 1945 году было. Потом слышу еще, что врач говорит: «Сегодня в бой идем, вот она и симулирует». Я обиделась страшно и кое-как ушла оттуда. А идти не могу. Увидела повозку, которая шла как раз в наш полк. Меня привезли. Что делать-то? Я такая обуза для ребят, без ног! К вечеру у меня нога распухла так, что и в сапог не лезла. А там как раз понадобилась какой-то взвод пулеметный на танк посадить. Я говорю: «Давайте наш взвод на танк, раз я ходить не могу, поедем!» Поехали на этом танке. Два танка шли впереди, мы были на третьем. Танки вывезли нас на позицию, мы рассредоточились, а танки пошли на свою позицию, отступили. Мы остались одни, вырыли окопчики, сидим и ждем. Рядом дом какой-то был, один парень из моего взвода говорит: «Я пойду, проверю, что там такое». Прыгнул через забор и зацепился ремнем, а ноги длинные в воздухе болтаются. Сам парень высокий был — и вот вид такой: забор, а над ним длиннющие ноги болтаются.