Я подняла глаза, но не выше его шеи, так как он поцеловал мой подбородок и
прижался губами к моим. Он поцеловал меня. А я ему не ответила, держась за мои
предыдущие решения и онемение как спасательный круг. Он уперся лбом в мой лоб,
удерживая меня, дыша моим воздухом.
— Пожалуйста, поговори со мной. Пожалуйста.
— Мне нечего сказать. — Я была полностью удовлетворена моим пустым и
уравновешенным голосом.
— Ты нужна мне.
Я покачала головой в неверии, потому что знала, это было не так. Если бы я ему
была нужна, то он бы не отпустил меня, он бы выбрал нас, вместо мести. Если бы я ему
нужна была, то он бы не смог улыбаться блондинкам, выглядя при этом точно так же, как и
три недели назад, после каникул в Карибском море.
— Тебе нужно оставить меня в покое, — ответила я, сжав зубы.
— Я не могу. — Он прижался своими губами к моим еще раз, забирая еще один
поцелуй, задержавшись немного, словно боясь двигаться, будто это было в последний раз.
Он сказал напротив моего рта: — Я не могу оставить тебя в покое. Прошел почти месяц, а ты
— все, о чем я могу думать.
— Это ложь.
— Нет, черт тебя побери, это не так! Разве ты не замечала меня, когда я следовал за
тобой? Разве ты не видела меня возле общежития, ожидающим тебя? Черт возьми, Паркер,
ты никогда не замечала меня, ты и не должна, но это не значит, что меня там нет.
166
Накал Страстей
Пенни Рейд
Я схватила его за запястья, убирая его руки от моего лица, отталкивая подальше и
стремясь проложить расстояние между нами. Его слова были странными, потому что я
видела его всего несколько секунд назад, улыбающегося кому-то другому, и в полном
порядке. Я не хотела его слов. Я не хотела ничего от него.
Несмотря на мою уверенность и обещания, я почувствовала, как задрожал
подбородок и жгучая влага собралась в уголках моих глазах.
— Если я — все, о чем ты думаешь, тогда ты готов поведать миру, как ужасен твой
отец и быть со мной без союза наших семей?
Это было встречено молчанием, а молчание лишь подпитывало мою отрешенность.
Я фыркнула, невесело рассмеявшись.
— Ага, так я и думала.
— Кэйтлин, нет ни одной причины, почему мы не можем встречаться тайно, если
только ты...
Это был тот же самый аргумент — ничего не изменилось, так что я перебила его:
— Если нас увидят вместе, то все это будет бессмысленно. Моя мать...
— К черту твою мать, — прорычал он.
Я поморщилась, уставившись в пол, потому что не хотела его видеть, и когда я
заговорила, мой голос дрожал.
— Это бессмысленно. Ты должен отпустить меня.
— Что если я не могу? Хмм? Что если я не хочу? Что если я позвоню репортеру
"Вашингтон пост" и скажу, что мы по-прежнему вместе и наши семьи ближе, чем когда-
либо?
Я, наконец, подняла глаза к нему, чтобы он мог видеть, насколько серьезна я была,
что — в тот момент — я ненавидела его, немного. Я смотрела на него, хоть это и было
больно.
Я как-то выдавила из себя:
— Это шантаж.
— Если это то, что тебе требуется. — Он сказал это вместе с воинственным
пожатием плечами.
Я покачала головой, в основном злясь на себя за то, что думала, будто мы могли
когда-то быть командой.
— Мартин, есть время бороться, а есть время изящно откланяться.
— Ты никогда не боролась, — фыркнул он, его рот скривился в некрасивой
усмешке, глаза были словно темно-синие языками пламени.
167
Накал Страстей
Пенни Рейд
Я мимолетно задумалась о том, как я боролась за него перед его отцом, как я
боролась за него и за нас в его комнате три недели назад. Но какой был смысл? Спор привел
нас в никуда. Нас уже не существовало.
Вместо этого, я сказала:
— Что ты хочешь от меня? Ты хотел шантажировать меня? Угрожать? Мне
позвонить твоему отцу и рассказать о твоем плане о продаже его домов?
Он вздрогнул, словно я ударила его, несколько раз быстро моргнув.
— Ты не сделаешь этого.
— Нет. Не сделаю. Я уважаю твое решение, даже если считаю, что это ошибка.
— Так что ты изящно откланяешься, как трусиха.
— Ты ошибаешься. Ты очень сильно ошибаешься. Я борюсь за то, во что верю, я
собираюсь делать правильные вещи...
— Самоотверженный, страдальческий бред!
— И я не собираюсь менять свое мнение. Теперь настало твое время найти
самоконтроль, чтобы изящно откланяться и отпустить меня.
Сверкая глазами, Мартин сместился на ногах, его поза говорила о том, что он
готовился к запуску очередного словесного залпа, поэтому я быстро добавила с ноткой
мольбы в своем и так дрожавшем голосе:
— Если у тебя когда-либо были чувства ко мне, ты будешь уважать мое решение. Ты
уйдешь прямо сейчас и оставишь меня в покое. Мне нужно, чтобы ты оставил меня в покое.
Ты уничтожаешь меня.
Его сине-зеленые глаза были безжизненными от боли, когда вглядывались в меня. Я
узнала его боль, потому что это был отголосок той удушающей агонии, которую я носила в
себе каждый день.