Аарон

И она вдруг поднялась с бревна и начала расстегивать куртку. Не слышала того, что кто-то произнес «не надо», – сняла верхнюю одежду, разделась до бюстгальтера и трусов, отвернулась, когда по ее изуродованному телу заскользили чужие взгляды. Удивленные, раздосадованные, полные сочувствия и одновременно ужаса. Ей было все равно – уродка внутри, уродка снаружи.

– Я все это заслужила, да, – двигаясь, как робот, и не переставая говорить, Райна принялась одеваться, – заслужила. Сначала я думала, почему же так несправедлива жизнь? За что? А потом поняла, что все верно… все так и должно было быть, я заслужила. Ведь я сама зашла в тот чат, сама хотела отвлечься, найти того, кто отвлечет. Вот и нашла. Дура. Дура… Я была дурой, знаете?

Она не просила прощения и не искала сочувствия. Не видела ни того, с каким напряжением смотрели на нее молчаливые собеседники, не замечала ни напряженных поз, ни сжатых пальцев, ни заиндевевших лиц. Временно ослепла – находилась не снаружи, но внутри собственной полной болезненных моментов памяти.

– Я уже тогда поняла, что не надо идти на встречу, – как только он написал про «нижнюю», про рабыню. И не хотела, не пошла бы, но он каким-то образом узнал, где я живу и пообещал прийти. Я не хотела, чтобы домой, я боялась… И пошла в кафе. Думала, смогу уйти оттуда незаметно, скроюсь… Не смогла. Ничего не смогла. Ничего, понимаете? Путалась в собственных мыслях, сама же потом брала трубку, ненавидела его, но не знала, как убежать. А иногда и хотела того, чтобы меня унижали, думала – заслужила.

И она замолкла. Надолго.

Спустя какое-то время кто-то осторожно потряс ее за плечо – Майкл?

– Что было дальше, Райна? Расскажи. После того, как ты пришла в кафе?

– После кафе?

Она смотрела на проводника тускло, ровно – глаза сделались темными и почему-то страшными.

– Он пытался поставить меня на колени в подъезде, хотел, чтобы я отсосала.

Кто-то изумленно выдохнул; чьи-то пальцы сжались на бревне до белых костяшек. А она сама вдруг рассмеялась – некрасиво и зло.

– А я не отсосала, представляете? Расшибла ему его же розами все лицо, расцарапала его шипами – я молодец, да? Я тогда была молодец.

И она снова умолкла. А потом заплакала горько, по-старушечьи.

И заговорила вновь.

Она не хотела произносить эти слова, но они сами шли наружу – вываливались изо рта без ее участия, и Райна будто раздвоилась: смотрела на себя со стороны и в то же время не смотрела – пребывала где-то далеко, за облаками, за небом – там, где уже совсем-совсем не больно. Пусть слушают, пусть знают, ей уже все равно. Ее, кажется, больше нет – осталась только звучащая у костра история.

– …Я сама шла к нему, боялась. Что он придет ко мне и изобьет, что проломит дверь в квартиру, что будет поджидать за углом. Он объяснял мне про своих бывших и про то, что он прав, – что женщина должна вот так подчиняться мужчине. Я не верила. Да, хотела сильного, хотела того, кто мог бы что-то решить за меня. Но не такого… не так решить.

Да, отвечала на звонки, да, позволяла над собой издеваться. Много раз путалась, не могла ответить на вопрос «зачем», тысячу раз хотела сбежать – не выходило, не хватало сил. Сама не могла понять, нравилось ли ей происходящее – иногда казалось, что да, иногда, что нет, – но Джокер, – а именно этим именем она его назвала, – выполнял свое предназначение – он заставлял ее забыть про неразделенную любовь. Только плохо заставлял. Не так. А еще заставил забыть, что она женщина и достойна уважения, заставил потерять себя, научил бояться, сильно бояться… И ей все время было страшно. Пока не изнасиловал. И тогда решилась…

Кажется, в процессе монолога скрипели чьи-то зубы, кажется, что воздух над поляной сделался густым и напряженным, как наэлектризованное ватное облако, кажется, кто-то постоянно курил.

– Я не хотела его убивать, не хотела… Нет, наверное, хотела где-то внутри, но никогда не решилась бы. А как оказалась в том разрушенном здании, не помню. Ничего не помню – правда, много раз пыталась вспомнить, но после приюта все ушло, остались только куски…

Никто не пил чай; висел на жердине обуглившийся дочерна котелок.

– …но он наступал. Он кричал, что убьет меня. Убьет не сразу, но до того научит, как правильно вести себя с мужчинами. Бродил совсем рядом, обзывал неблагодарной сукой. А я боялась, очень боялась… А потом… нащупала в кармане зажигалку. А там бочки. Лужа – я знала, что если разолью бензин, он в него наступит. Он наступил. И тогда я ее бросила…

В черных глазах в этот момент словно проигрывался фильм – запрокинутая для броска рука, смещенный вправо пластиковый предохранитель, полет маленького факела.

– Он так долго горел, – хриплый шепот, и продолжали литься в ночь страшные воспоминания… – Долго горел. Очень. И все пытался до меня дотянуться. Не дотянулся. Я попыталась сбежать и…

В фильме: шаг в темноту, падение в пропасть, ужасная боль.

– Я упала, понимаете? Я упала. И почему-то не разбилась…

А в голосе печаль: лучше бы разбилась – звучало между строк. Лучше бы. Я. Разбилась.