Аарон

Бетонная лента дороги; удобный салон. Тишина и ставшие близкими люди. Не об этом ли она когда-то мечтала? Сидеть вот так – своей, не чужой, – и (а) ее ладонь сжата рукой Аарона.

Райна гладила его пальцы. Ласкала своими, касалась осторожно, старалась в каждом жесте передать что-то важное, не прозвучавшее.

«Спасибо. Спасибо тебе за все…»

«Не за что, родная. Я пока ничего не сделал».

«Ты был рядом. Все это время».

«Я и буду рядом».

«Не обещай. Ничего не обещай – нет смысла».

«Я все равно буду рядом».

Чувствуя исходящие от него волны нежности, она отворачивалась в сторону. Зачем? Незачем. Всего лишь через час ей снова придется его отпустить – на этот раз навсегда. Сказать ему «прощай» и закрыть за ним дверь.

Эти мысли, словно битое стекло под босыми ногами, резали плоть, резали душу, но боль уже не приходила. Не хватало сил чувствовать ее. Наверное, почувствует потом…

А пока его рука в ее руке – едва различимые прожилки на коже, светлые волоски, ногти с черными полосками грязи – она любила Аарона таким, каким он был: чистого, грязного, пахнущего парфюмом или потом – любым. Ее мужчину, ее мужчину навсегда.

И спасибо, что он снял чужое кольцо. Оденет после – она уже не увидит. А пока…

Не сдержавшись, Райна повернулась к Канну, прижалась к его колючей щеке своей, погладила по волосам – плевать, что смотрят, – они все равно знают все о ней и ее чувствах. К чему скрывать?

Она не целовала его – просто гладила. Просто сидела, прижавшись, слушала едва различимый из-за шороха дороги стук сердца, ощущала тепло его тела, напитывалась им напоследок, зная, что не сможет напитаться. После уже не будет иллюзий, не будет разговоров с невидимым человеком на крыше. Потому что этот человек уже ожил – вот он – так близко, под ее руками. Трется своей щекой о ее нос, колышет дыханием волоски на виске, гладит ее по ладошке.

Она врет – она никогда не отпустит его. Не из сердца. Будет верить, что смогла отпустить, иногда даже забывать о тягучей ноющей и почти уже незаметной боли – вечной спутнице тех, чья любовь в силу обстоятельств не нашла ответа, – будет гнать всякий раз из мыслей знакомое лицо… А иногда, когда будет звучать грустная музыка или перестук дождевых капель, она вдруг будет срываться – плакать, рыдать и каждый раз по-новому осознавать, что нет, не отпустила. Не смогла. Слишком сильно любила.

Райна держалась за Аарона до самого конца – всю дорогу в Ланвиль. И никто из находящихся в машине не послал ей ни одного укоризненного взгляда, не произнес ни одного слова.

Только Канн попытался что-то прошептать, когда джип остановился на знакомой улице.

– Т-с-с…

Райна грустно улыбнулась и прижала палец к губам. Посмотрела на него пронзительно – так, будто в один взгляд можно было вложить всю непрожитую вместе жизнь, – смотрела так долго, что заболели от непролитых слез глаза.

– Мне пора, – она кивнула остальным. – Спасибо за все.

Баал выглядел замкнувшимся и почему-то виноватым, Декстер смотрел на Райну тяжелым взглядом:

– Извини, что мы не смогли помочь.

– Вы сделали все, что могли.

– Все равно извини.

Наверное, этот железный человек извинялся нечасто.

– Ни в чем нет вашей вины. Жизнь.

Ей было нечего добавить.

А на любимого мужчину смотреть хотелось бесконечно. Хотелось уехать с ним, вдруг плюнуть на судьбу, на обстоятельства – нырнуть обратно в машину, прижаться так сильно, чтобы не отодрали, и плевать, что дальше!

Нельзя… Нельзя…

Канну Райна кивнула коротко – уже все сказала молчанием. Чтобы не увидел ее слез, вышла из машины, захлопнула дверцу и браво махнула на прощание.

Пусть помнят ее сильной Райной. Райной-бойцом.

Пусть.

Просто.

Помнят.

* * *

Обратно в Нордейл въехали уже затемно.

И впервые в жизни Аарону казалось, что он едет не туда – не в том направлении, совсем не туда, где желает быть на самом деле.

– Аарон, тебя домой?

И долгая пауза. Неслись за окнами освещенные желтым светом фонарей деревья, знакомые проспекты и незнакомые люди.

– Аарон?

Тот, наконец, разжал губы. И вместо того, чтобы кивнуть или сказать «домой», вдруг хрипло спросил:

– Баал, ты сегодня на Танэо?

Зашуршал плащ; брюнет повернулся.

– Да, а что?

– Можно я побуду у тебя? В особняке. Одну ночь.

Тишина. Друзья поняли его без слов.

– Конечно. Код на двери знаешь.

– Знаю. Спасибо.

Они не нуждались в благодарности – никто из них. Всегда были рядом, всегда готовы друг другу помочь.

А Канн смотрел на летящие мимо утонувшие в ночи улицы и чувствовал, что не хочет. Не хочет возвращаться к себе – переступать порог, видеть Милу, чувствовать, как ее руки обнимают его за шею. И потом – раньше или позже – раздастся фатальный вопрос: а где мое кольцо?

А оно в кармане. Он уже не сможет его надеть – ни сейчас, ни завтра – никогда. Им предстоит пережить серьезный разговор – слишком тяжелый, слишком изматывающий для сегодняшней ночи.

Все подождет до завтра. Мила все равно не знает, что мы вернулись, – не будет волноваться.