Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 1. Бегство с Нибиру

И только Нин молчала, бледнея от страшных подозрений. Она, конечно же, узнала в этом удугу его. Она бы узнала его, среди сотен других таких же, неприкаянных душ. И она, конечно, слышала его речи, как он говорил – что они свободны теперь, и, что могут пойти с ним, как он обращался к ней по имени, но не сдвинулась с места. Слуги матери тьмы, бывают – злы и коварны. Их речи сладки, как целительный мед и изливаются плавно как журчащий ручей, но слова их лживы и лукавы. Неужели, злой гидим принял его обличье, или это… (О, святые боги – только не это!), сам Аш перешел на их сторону? Но она не слышала еще, чтобы живые переходили в стан мертвых, для этого нужно… О, нет! Неужели он…?! Только так, можно объяснить, что одно из голов удугу, его человеческое лицо, было один в один как у Аша. Нин слышала, как девушки перешептывались, о том, что какой-то молодой пленник покончил с собой: но мало ли еще юношей могли пленить лиходеи? Она посчитала, что это кто-то из них, даже не думая про Аша. Ей казалось, она хорошо его узнала, что он никогда не поступит так с ними и не бросит друзей одних с этими страшными людьми, а теперь выходит, она ошибалась....

– Что доченька? Неужели пройдя с нами столько дорог, ты все еще веришь в бабушкины сказки? – Узнала она голос.

– Пузур! – Воскликнула измученная девочка, и кинулась в объятия приемного родителя.

Тут же рядом улыбающиеся – Гир, Хувава, и скромно стоящий, тот, которого она по своей глупости успела похоронить. Стоял и так же скромно улыбался, не смея подойти, все еще с исцарапанным лицом, но уже без этой ужасной второй головы, и совершенно чист, и не забрызган кровью.

– Аааш! – Она сама подошла к нему.

***

Он видел свои пальцы, покрытые приставшими к ним песчаными корочками, не понимая, как очутился вновь один посреди пустыни. Едва отдышавшись, вырывая из нутра накопившуюся желчь и тяжело впустив в легкие потоки воздуха, он всем телом начинал ощущать неприятную боль, и настороженно вслушиваясь к сопеющим, вгрызающимся щелканьям, осознавал, что теперь он снова на земле, где всюду подстерегают опасности. Но после ужаса векового одиночества, они уже так не пугали. «Неужели это был сон?» – Подумалось ему, все еще боясь верить, что жив, а весь пережитый ужас ему только привиделся. Расшевелив пальцы, он постепенно начинал шевелить и конечностями. «А если сон – это теперь, и я сейчас проснусь?!». – Судорогой мелькнуло в затуманенной голове. Напрягшись, эштарот кусал в кровь губы, чтобы осознать жизнь, чтобы чувствовать ее боль, знать, что живет еще, боясь даже подумать, что это сон, а он все в той же беспросветной тишине. Аш непроизвольно дернул ногой и услышал настороженное повизгивание. Вытирая с заспанных глаз заволочь мути, и пяткой чувствуя острое покалывание, он стал прислушиваться к странным звукам снаружи. Онемевшее тело между тем стало оживать, и от этого становилось еще чувствительней к затечному покалыванию.

Отвернув полог пропахшей ослиной мочой полуистлевшей скоры, в которую был завернут, он увидел желтый оскал и отблеск злобно прищуренных черных бусин застигнутого врасплох существа, перепуганных и оттого еще более злобных. Все еще надеясь, полакомится обессиленной человечьей плотью, выставив вперед вонючую пасть мощной челюсти, угрожающе ухаясь и хохоча, хозяйка пустынь, испытывала человека на прочность, скалясь уродливой образиной. Эштарот едва успел убрать голову, как в том месте, где только что было его лицо, щелкнув воздух, оказалась хохлатая морда гиены. Уворачиваясь от новых попыток животного отведать его мяса, юноша в свою очередь, отбиваясь из-под шкуры окрепшими руками, пытался ухватить ее за загривок или шею. Ожесточенная схватка, человека и животного, решала, кто из них окажется достойнее жить. Стесненному покрывающей его шкурой, было тяжело задействовывать все свои силы для защиты, и гиена вовсю пользуясь этим и не боясь быть одоленной, продолжала нападать, царапая когтями и зубами лицо и руки. Ища последние силы, юноша не собирался так просто становиться обедом презренного животного, горя от ярости и досады, готовый уже сам вцепиться в вонючую морду зубами. Наконец, ему удалось разогнуть под шкурой, прижатые к животу ноги и, отталкиваясь ими от горячего песка, он начал подминать под себя подвизгивающее от страха животное. Гиена продолжала умоляюще взвизгивать, но он не слушая мольбы давил на ее голову, грудь, шею со всей силы, пока не почувствовал под собой обмякшего тела, затихшей хозяйки пустынь.