Абандон. Брошенный город

– Господи! До сих пор помню тот день, когда мы проехали Канзас и оказались в Колорадо. Семидесятая автострада. Равнины. Огромное, необъятное небо. Сухой, высокогорный воздух. Отовсюду звучит Фрэнк Синатра – «Самые хорошие годы». Каждый раз, как вспоминаю то лето, слышу голос Фрэнка. В том путешествии он был нашим саундтреком. – Скотт улыбнулся с легкой грустью. – Никогда этого не забуду – сижу с отцом впереди, катим на запад, и где-то в часе езды от Денвера вдруг вижу над горизонтом что-то вроде облачного фронта. Спрашиваю у отца, что это такое, и он говорит – Передовой хребет Скалистых гор, а то, что похоже на облака, на самом деле снег. Снег в июле! Я такое и представить не мог. И так захотелось на эти горы подняться… На самый верх. Пройти по каждому гребню, узнать каждый кряж… На следующий день мы поехали на Эванс, один из четырнадцатитысячников. Мы с сестренкой играли в снежки на вершине. Это было что-то. С тех пор я без гор не могу.

Скотт наклонился и застегнул «молнию» на внутреннем клапане, а потом они с Фостер забрались в спальный мешок и погасили светящуюся палочку.

– Меня завтрашний день пугает, – прошептала девушка.

– Выйти надо пораньше, пока еще темно. Палатку оставим здесь. Сегодня мы хорошо прошли. До тропы миль шесть или семь осталось.

– Ключи от машины у тебя, так?

– В рюкзаке, в верхнем отделении.

Какое-то время они молчали – дождь шуршал по крыше, навевая сон.

– Иногда мне так хочется оставить его в той пещере, – прошептала Эбигейл.

Сойер притянул ее к себе, и оба закрыли глаза – под усыпляющий шорох дождя и далекий рокот грома.

Глава 78

Эбигейл открыла глаза и посмотрела на часы – 3:48. Дождь не прекратился, и в палатке было темно. Скотт расстегнул «молнию» на спальном мешке – этот звук и разбудил ее. Теперь же он уже почти вылез из мешка.

– Ты что делаешь? – шепотом спросила девушка.

– Терпел, сколько мог, больше нет сил.

– Вот, возьми с собой.

Фостер согнула светящуюся палочку и, когда та вспыхнула, бросила ее проводнику.

– Вот это и есть самое гадкое, – проворчал тот, натягивая флисовый пуловер. – Когда приходится вылезать из теплой палатки посреди холодной, дождливой ночи.

Он еще зашнуровывал ботинки, а Эбигейл уже свернулась в комочек, закрыла глаза и снова уснула.

* * *

Проснулась девушка словно от толчка. Во сне она блуждала по бесконечному лабиринту пещер, переходя из одной в другую, и теперь ей на секунду показалось, что она все еще там, в подземелье, с отцом, и что подъем по узкому лазу, встреча со Скоттом и бегство от Куинна были только сном.

Но теперь этот миг дезориентации прошел. Она была в палатке, в зарослях черемухи, где-то в конце длинной долины. Близился рассвет – девушка уже различала стены палатки и бутылки с водой у своих ног.

Эбигейл протерла глаза. Посмотрела на часы – 4:58. Тихий голос у нее в голове спросил: «Почему здесь нет Скотта?» Она смутно помнила, что просыпалась ненадолго ночью. Наконец ее мысли прояснились, и память о происходящем ночью вернулась. «Скотт вышел больше часа назад. На минутку».

Фостер натянула флисовую кофту и парку, после чего нашла штаны и шерстяные носки – они почти высохли. Одевшись, выбралась из спального отделения в тамбур – клапан Сойер оставил открытым – и высунула голову наружу.

Видно было не много – тесно обступившие палатку кусты так и не отряхнули окрашенные в цвет рассвета листья. Эбигейл продралась через заросли и вышла в осиновую рощу.

Дождь прекратился, ветер стих, но свет был еще слишком жидким, и она даже не поняла, чистое ли небо у нее над головой или оно затянуто тучами.

Тем не менее Фостер попыталась внимательно осмотреться.

– Скотт! – позвала она шепотом. Но тишину вокруг нарушало лишь далекое журчание реки. Лес пах жухлыми листьями, оглушительно хрустевшими под ногами. Ноги в сырых носках уже начали мерзнуть.

Девушка прошла по старому руслу. Может быть, Скотт нарочно отошел подальше от палатки? Тело ее после вчерашнего забега ломило, ноги подкашивались, копчик болел все сильнее…

Через каждые несколько шагов Эбигейл шепотом окликала проводника, но ответа не было. Остановившись в очередной раз, она прислушалась и оглянулась на заросли черемухи, уже едва различимые вдалеке.

– Скотт! Скотт!

Внезапно что-то притянуло ее взгляд. Ярдах в пятидесяти, дальше по старому руслу, как будто промелькнул дрожащий голубой свет.

Журналистка пробежала вперед и остановилась, увидев валяющуюся среди сырых листьев светящуюся палочку.

Что бы это могло значить?

Пытаясь найти объяснение этой странности и представить возможные последствия каждого варианта случившегося, Эбигейл наклонилась и подняла свою находку, а когда выпрямилась, то сразу увидела Скотта, сидящего под покрытой арборглифами осиной с поникшей головой и спущенными ниже колен штанами «Грамиччи». Спереди вся его желтая флисовая толстовка потемнела от крови, вытекшей из жуткого разреза, соединявшего мочки его ушей.