Аббат

— Это было бы уж слишком поспешно, Роланд, — сказала Мэгделин внуку. — А еще вчера ты был слишком нетороплив. Золотая середина достигается только послушанием, а это значит — ждать сигнала к действию и подчиняться, когда он дан. Но 5, снова спрашиваю вас, дети мои, достаточно ли пытливо вгляделись вы в лица друг друга, чтобы при любом переодевании, которое может оказаться необходимым в тех или иных обстоятельствах, каждый из вас мог опознать в другом тайного посланца того могущественного союза, к которому вы оба отныне приобщаетесь? Смотрите же еще, изучите лица друг друга вплоть до малейшей черточки. Научитесь каждый по походке, по голосу, по движению руки, по случайно брошенному взгляду узнавать сотоварища, посланного господом вам в помощь для осуществления его воли. Узнаешь ты эту девушку в любом месте и во всякое время, мой Роланд?

Роланд без запинки и с полной искренностью ответил в утвердительном смысле.

— А ты, дочь моя, хорошо ли будешь помнить черты этого юноши?

— Право же, матушка, — ответила Кэтрин Ситон, — я не так много видела мужчин за последнее время, чтобы сразу же забыть, как выглядит ваш внук, хотя и не заметила в нем ничего такого, что стоило бы запомнить.

— А теперь соедините руки, дети мои, — снова заговорила Мэгделин Грейм, но тут ее прервала аббатиса, которая е силу своих монастырских предрассудков во время этой сцены проявляла признаки возрастающего беспокойства и наконец не смогла больше мириться с происходящим.

— Нет, нет, возлюбленная сестра моя, — сказала она Мэгделин, — ты забываешь, что Кэтрин — обрученная божья невеста; такая фамильярность недопустима.

— Так вот, по божьему повелению я и приказываю им обняться! — прогремел голос Мэгделин во всю свою могучую силу, — Наша цель, сестра, освящает средства, к которым мы должны прибегать, пожпй «*ктооб Ра1 Дается ко мне, именуют меня гос-южои аббатисой или по крайней мере матерью, — ленная3 ' ВСКИНувГОЛОВ У— ле Ди Бриджет, явно оскорбвластным поведением своей приятельницы. —

Леди Хезергил забывает, что говорит с аббатисой монастыря святой Екатерины.

— Когда я именовалась так, как сейчас ты назвала меня, — ответила Мэгделин Грейм, — ты действительно была аббатисой монастыря святой Екатерины, но оба эти звания ушли в прошлое вместе с тем положением в миру и в схиме, которое было с ними связано; теперь в глазах людей мы с тобой обе — всего лишь нищие, презираемые, сломленные судьбой старухи, обреченные влачить в бесчестье остаток своих дней, пока нас не скроет безвестная могила. Но кем являемся мы в очах господа? Его посланницами, отряженными для исполнения его воли: через нас, слабых женщин, должна проявить себя сила церкви; перед нами должны склониться в унижении и мудрость Мерри и мрачная сила Мортона. Так нам ли быть во власти жестких правил замкнутой монастырской жизни? И, наконец, разве ты забыла о показанном мною тебе предписании твоего церковного начальства подчиняться мне в этих делах?

— В таком случае пусть позор и грех падут на твою голову, — угрюмо произнесла аббатиса.

— Пусть будет так, принимаю их на себя, — сказала Мэгделин. — Обнимитесь же, дети мои.

Но Кэтрин, по-видимому догадываясь, чем может закончиться этот спор, успела выскользнуть из комнаты, разочаровав внука в такой же, если не в большей, степени, как и его бабушку.

— Она пошла принести чего-нибудь съестного, — сказала аббатиса. — Но наша еда вряд ли особенно придется по вкусу мирянам, ибо как угодно, но я не могу отказываться от правил, следовать которым я дала обет, только потому, что злодеи пожелали разрушить святую обитель, где эти правила издавна соблюдались.

— Справедливо, сестра моя, — возразила ей Мэгделин, — отдавать церкви тмин и мяту точно в меру причитающейся ей десятины, и я не осуждаю тебя за строгое соблюдение правил твоего ордена. Но они были установлены церковью и ради блага церкви и не должны быть помехой, когда дело идет о спасении церкви.

Аббатиса не промолвила в ответ ни слова.

Кто-нибудь лучше знающий человеческую природу, чем неопытный паж, мог бы позабавиться, сравнив два рода фанатизма, которым отличались эти женщины. Аббатиса, робкая, ограниченная и полная недовольства, цеплялась за старинные обычаи и привилегии, которым положила конец Реформация; в несчастье, так же как некогда в благополучии, она оставалась мелочной, малодушной и склонной к ханжеству. Напротив, для неистового и более возвышенного духа ее единомышленницы требовалось более широкое поле деятельности; она не могла ограничивать себя обычными правилами, стремясь к осуществлению тех необычайных проектов, которые ей подсказывало смелое, пылкое воображение. Но Роланду Грейму было не до того, чтобы сопоставлять характеры обеих старух: он с нетерпением ждал возвращения Кэтрин, возможно надеясь, что им снова будет предложено по-братски обняться, поскольку его бабушка, видимо, взялась распоряжаться делами по своему усмотрению.