Аббатиса

Мари изумленно смеется: и правда, за восемнадцать лет монахини из жалких скелетов превратились в упитанных резвых овечек.

Ее охватывает желание пасть на колени и возблагодарить Пресвятую Деву не только словами уст, но и словами сердца, и слова эти искренни, с удивлением понимает Мари.

Как странно, думает она. Я облеклась верой. Наверное, рассуждает Мари, та нарастает, как плесень.

Вульфхильде восемнадцать. Она приходит к Мари и говорит, что не примет постриг, она хочет выйти замуж.

Это любовь, уточняет Мари, сдерживая гнев.

Да, отвечает Вульфхильда, щеки и шею ее заливает румянец.

Есть ли у вас деньги, спрашивает Мари.

Ни гроша, отвечает Вульфхильда, мы совсем бедные. И смеется.

Столько языков в совершенстве, столько прочитанных книг, такое владение арифметикой – и все это пропадет втуне. У Мари разрывается сердце, но она умеет владеть собой.

Тогда Вульфхильда будет управляющей, говорит Мари. Это даст приорессе возможность избавиться от змей, которые ее окружают и, пользуясь своей властью, обкрадывают аббатство. Вульфхильде положат приличное жалованье, хватит и на хороший дом в городе, и на прислугу.

Не бывало такого, чтобы женщина управляла имением, испуганно говорит Вульфхильда. Кто ее будет слушать?

Первый месяц я сама буду ездить с тобой повсюду, отвечает Мари, после такого тебя точно послушают.

Этот месяц выдался самым спокойным из всех, что Мари провела в аббатстве, жаркий безветренный август, мерное гудение насекомых – точно стук по железу, Вульфхильда привыкает к новым обязанностям. Мари чувствует материнскую гордость, когда Вульфхильда среди дворян держит себя как леди, и гордость эта удваивается, когда в полях Вульфхильда в мгновение ока переходит на грубейшую, отборнейшую брань, чтобы поднять лентяев, дремлющих в теньке. Честная Вульфхильда. Из ее скрупулезных счетов явствует, как бессовестно, не страшась угроз Мари, обворовывали аббатство те, кому прежде было поручено управлять его землями.

Однажды вечером Мари украдкой выходит в сад понюхать спеющие абрикосы. Она срывает плод, чтобы почувствовать его вес, полюбоваться высоким здоровым деревом, которое Господь спрятал в маленькой косточке. Но плод легко отрывается от ветки, он упругий, как ляжка крепко сбитой девицы, Мари в темноте проводит по щеке бархатистой кожицей абрикоса, и по телу ее пробегает приятная дрожь. Она вспоминает свою давнишнюю утрату – служанку Цецилию, ее утешение, ее рот, ее руки. Почти двадцать лет тела Мари не касались с любовью, и белые волны не поднимались из средоточия ее существа, не восхищали на краткий миг ее душу из тела. Аромат упругой абрикосовой мякоти. Но об косточку Мари ломает верхний правый передний моляр до дергающего нерва.

Остаток ночи она лежит на полу часовни, покаянно прижавшись щекой к холодному камню, пока не звонят к лаудам и на темной лестнице не слышится шорох спускающихся монахинь. Мари едва может петь. Даже аббатиса, чьи мысли блуждают средь невм[18], затуманенным оком видит распухшую щеку Мари и спрашивает, не укусил ли ее паук. Мари в тот день собиралась навестить три знатных семьи, но с таким лицом ехать негоже. Ее отпускают со службы первого часа, Мари отправляется на поиски лекарки и находит ее в саду, та пропалывает целебные травы и что-то ласково шепчет каждой на своем родном валлийском.

Миловидная Нест оглядывается, и робкая радость озаряет ее лицо. Мари чувствует трепет под ребрами, в самом своем существе, которым она так долго небрегла.

Опять эти дни, спрашивает Нест, ей уже случалось облегчать корчи ее утробы с помощью белладонны, по материному рецепту: смешать в растворе уксуса желчь течной свиньи, латук, белену, болиголов, переступень и белладонну.

Нет, зуб, отвечает Мари, хотя белладонна сумела бы унять боль.

Идемте внутрь, говорит Нест, встает, отряхивает землю с рук и ведет Мари в лазарет, мимо сидящих на стульях трех монахинь, что греют кости на солнце.

Сестра Эстрид глядит на Мари с безумной надеждой и произносит: “Maman?” Полоумная Дувелина очаровательно улыбается пляшущей на солнце соринке. Вевуа – она по-прежнему видит в Мари новициатку – бормочет: тоже мне приоресса, безбожница, плакса, негодница.

На кроватях в лазарете никого, все старушки-монахини во дворе. В задней комнате, увешанной прошлогодними травами, резко пахнет белокудренником, монардой, пчелиными сотами, розмарином, запахи этих трав пропитали хабит лекарки. Свет в комнатенку без окон проникает лишь из двери, да мерцают угли, на которых Нест кипятит котелок с травяным отваром. Лекарка затепливает глиняный светильник, Мари чувствует жар огня на зубах и языке: Нест подносит светильник к губам приорессы, заглядывает ей в рот. Вам, должно быть, больно, говорит лекарка, зуб придется выдергивать. Он сгнил. Жаль, ведь остальные еще хоть куда. Здоровье у Мари на удивление крепкое для ее возраста.

Мари краснеет, чувствует привкус земли, когда Нест обвязывает гнилой зуб тонкой, но прочной нитью.