Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла

«23 декабря 1810 года. При встречах со мной она, по всей видимости, отнюдь не проявляет того энтузиазма, какой проявляю я... Иногда сестра пытается за меня заступаться, но безуспешно. Харриет ей сказала: «Подумайте сами, даже если бы я по достоинству оценила добродетели и чувства вашего брата, которые вы так превозносите, что, может быть, невольно даже несколько преувеличиваете, — какое право я имею сблизиться с существом столь совершенным? Представьте себе его горькое разочарование, когда он воочию убедится, насколько я уступаю тому идеальному образу, какой возник в его пылком воображении».

26 декабря 1810 года. Обстоятельства складываются таким образом, что предмет моей любви недосягаем — то ли по причине влияния со стороны, то ли потому, что она руководствуется чувством, запрещающим ей обманывать ближнего, дабы не давать ему повод к разочарованию.

3 января 1811 года. Она больше не принадлежит мне. Она ненавидит меня за скептицизм, за все то, что раньше любила.

11 января 1811 года. Ее нет. Она потеряна для меня навсегда. Она вышла замуж — и за кого: за бездушного истукана; она сама станет такой же бездушной, все ее прекрасные задатки погибнут».

Посмотрим теперь, что пишет по этому поводу мисс Эллен Шелли:

«Безответная любовь глубоко его опечалила... Отношения расстроились вовсе не по обоюдному согласию. Просто оба они были еще очень молоды, к тому же ее отец считал, что брак с Шелли не принесет ей счастья. Впрочем, как человек истинно благородный, он никогда не стал бы настаивать, если бы знал, что дочь связала себя обещанием. Но обещания она не давала, и в конце концов время залечило его раны благодаря совсем другой Харриет, которая обратила на себя внимание брата как именем, так и внешним сходством с Харриет Гроув».

И наконец, предоставим слово брату юной леди:

«После нашего визита в Филд-Плейс (в 1810 году) мы отправились к моему брату в Линкольнс-Инн-Филд. Там к нам присоединились Биши, его мать и Элизабет, с которыми мы чудесно провели месяц. Биши пребывал в прекрасном настроении, был весел и оживлен оттого, что моя сестра отвечает ему взаимностью. Если мне не изменяет память, после нашего возвращения в Уилтшир между Биши и Харриет завязалась оживленная переписка. Харриет, однако, насторожила проявившаяся в письмах склонность Шелли к отвлеченным идеям. Она обратилась за советом сначала к матери, а затем к отцу. Именно это обстоятельство, насколько я могу судить, и привело в конечном итоге к расстройству помолвки, на ^которую прежде давали согласие и его отец, и мой».

Мне же кажется, что эта девица оказалась попросту на редкость бесчувственной особой. Но обратимся к стихам.

Сначала о посвящении к «Королеве Маб». Если вспомнить, что Шелли начал писать поэму в 1812 году, а закончил в 1813-м, едва ли можно говорить об уместности подобного посвящения той, которая двумя годами раньше возненавидела его за скептицизм, вышла замуж за «истукана» и вообще никогда ни словом, ни делом не доказала ему своей любви. В стихотворении говорится, что она «сдержала стрелы жгучие презренья». Но как же может идти речь о Харриет Гроув, если та, напротив, выпустила в него «жгучую стрелу» ненависти?!

К Харриет...

Чья нежная любовь, блистая в мире,

Сдержала стрелы жгучие презренья?
Чьи похвалы, чье теплое пристрастье
Награда добрых дел?

Моя душа под ласкою чьих взглядов

В добре мужала и взрастала в правде?
В чьи взоры я глядел с глубоким чувством,
Сильней любя людей?

О, Харриет, твои — для этой песни

Ты мне была как ум и вдохновенье;
Твои — цветы, расцветшие с зарею,
Хоть сплел в венок их я.

Залог любви прижми к груди с любовью;

И знай: промчится день, умчатся годы,
Но все цветы, в моем возникши сердце,
Посвящены тебе[825].

Теперь стихи, посвященные «Ф. Г.»[826]:

Дрожал ее голос, когда мы прощались,
Но я не видел, что это — душа
Дрожит в ней и меркнет, и так мы расстались,
И я простился, небрежно спеша.
Горе! Ты плачешь, плачешь — губя.
Мир этот слишком велик для тебя[827]

.

Может ли быть что-нибудь менее похожее на прощание Шелл» с Харриет Гроув? Строки эти обращены к лицу гораздо более значительному и событию куда более трагическому, но они, как уже говорилось, относятся к 1817 году — времени, выходящему за пределы моей статьи.