Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла

«Я исключен, — сказал он, немного придя в себя. — Исключен! Несколько минут назад меня неожиданно вызвали в профессорскую. Там сидели ректор и два члена совета колледжа. Ректор достал экземпляр наших заметок и спросил, не я ли автор этого сочинения. Держался он со мной грубо, резко, высокомерно. Я спросил, с какой целью он задает мне этот вопрос. Он не ответил и с раздражением повторил: «Вы автор этого сочинения?» — «Насколько я могу судить, — сказал я, — вы накажете меня, если получите утвердительный ответ. Если вы знаете, что эту работу действительно написал я, так представьте ваши доказательства. А допрашивать меня в таком тоне и по такому поводу вы не имеете никакого права. Это несправедливо и незаконно. Подобное разбирательство пристало суду инквизиторов, а не свободным людям свободной страны». — «Стало быть, вы предпочитаете отрицать, что это ваше сочинение?» — так же грубо и раздраженно повторил он».

Шелли жаловался, что ректор вел себя с ним развязно и недостойно. «Мне и раньше приходилось испытывать на себе тиранство и несправедливость, и я хорошо знаю, что такое грубое принуждение, — говорил он, — но с такой низостью я еще не сталкивался. Я спокойно и твердо заявил ему, что не стану отвечать на вопросы, касающиеся брошюры, которая лежит у него на столе.

Однако ректор продолжал настаивать. Я не поддавался. Тогда, окончательно разъярившись он сказал: «В таком случае вы отчислены. Извольте покинуть колледж не позднее завтрашнего утра».

Член совета взял со стола два листа бумаги и один подал мне. Вот он». Шелли протянул мне официальный приказ об исключении, составленный по всей форме и скрепленный печатью колледжа. Вообще, по натуре он был прямодушен и бесстрашен, но при этом застенчив, скромен и в высшей степени чувствителен. Впоследствии мне довелось наблюдать его во многих тяжелых испытаниях, но я не помню, чтобы он был так потрясен и взволнован, как тогда.

Человека с обостренным чувством чести задевают и мелкие обиды; даже самые незаслуженные и бессовестные оскорбления он переживает очень тяжело. Шелли сидел на диване и с судорожной горячностью повторял: «Исключен! Исключен!» Голова у него тряслась от волнения, все тело содрогалось».

Такая же в точности процедура ожидала и мистера Хогга, который описывает ее во всех подробностях. Те же вопросы, тот же отказ отвечать, то же категорическое требование покинуть колледж ранним утром следующего дня. В результате Шелли с другом наутро уехали из Оксфорда.

Мне кажется, что в целом мистер Хогг не погрешил против истины. Между тем, если верить самому Шелли, все было совсем иначе. Даже учитывая склонность поэта к преувеличению, о чем уже говорилось, одно обстоятельство остается совершенно необъяснимым. Исключение, по его словам, было обставлено с церемониальной торжественностью, состоялось даже нечто вроде общего собрания, на котором он произнес длинную речь в свою защиту. В этой речи он якобы призывал славных предков, увенчавших лаврами стены колледжа, обратить свой негодующий! взгляд на их выродившихся преемников. Но вот что самое странное: Шелли показывал мне оксфордскую газету, в которой был напечатан отчет о собрании и полный текст его речи. Заметку в университетской газете едва ли можно назвать нетленной[824], а потому искать ее теперь бесполезно. Тем не менее я прекрасно помню, что у него сохранилась эта газета и он мне ее показывал. Как и некоторые из речей, приписываемых Цицерону, речь Шелли, скорее всего, была лишь плодом его воображения: в ней содержалось все то, что он мог и должен был бы сказать, но не сказал. Но как в таком случае она попала в газету, остается только гадать.

После исключения из Оксфорда Шелли окончательно охладел к мисс Харриет Гроув. Теперь она его избегала; впрочем, если судить по его собственным письмам, а также по письмам мисс Эллен Шелли, она никогда не испытывала к нему подлинного чувства, да и его любовь, как видно, продолжалась недолго. Вместе с тем капитан Медвин, а вслед за ним и мистер Миддлтон убеждены, что со стороны Шелли это было весьма серьезное увлечение, в подтверждение чего приводят факты, не имеющие к этому делу решительно никакого отношения. Так, Медвин пишет, что «Королева Маб» была посвящена Харриет Гроув — между тем как поэма, безусловно, посвящена Харриет Шелли; Медвин даже печатает посвящение с инициалами «Харриет Г.», тогда как в оригинале за именем Харриет следует отточие. О другом стихотворении он пишет: «Глубокое разочарование поэта в любви проявилось в строках, ошибочно посвященных «Ф. Г.» вместо «X. Г.» и, несомненно, относящихся к более раннему времени, чем полагает миссис Шелли». Мне же доподлинно известны обстоятельства, о которых идет речь в этом отрывке. Инициалы той женщины, которой Шелли посвятил эти строки, действительно были «Ф. Г.», совпадает и дата — 1817 год. Содержание обоих стихотворений доказывает, что к мисс Харриет Гроув они никакого отношения не имели.

Посмотрим сначала, что говорит о ней сам Шелли в письмах к мистеру Хоггу: