Абджед, хевез, хютти...: Роман приключений

Долгое время дорога шла извилисто, но спокойно. Только, когда веселая компания утомилась петь, бороться и дразнить притихших молодоженов, Александр Тимофеевич уставился на причудливую красноватую скалу и сказал с удивлением: — Товарищи, мы заблудились! Я, товарищи, не помню этой скалы. — Он все еще напирал на новое для себя слово «товарищи». На виске у Бориса забился лиловатый узел. Тотчас же поэту показалось, что всю дорогу им владело предчувствие заблудиться. Остальные не придали значения маленькой неприятности — компас Броунинга честно показывал северо-запад.

— Нет, — озабоченно покачал головой проводник, — не в этом дело. Прямо мы выходим на опасную тропу змей. Никто из здешних не идет этой дорогой. Нужно поискать боковую.

После получасового прыганья по скалам экспедиция действительно нашла узкую бледную ленту какой-то дорожки. Скоро и она потерялась в огромных обломках горных пород. Зато в одной из глыб заманчиво чернела пещера — готовый привал. Здесь путешественники отдохнули и закусили контрабандными консервами из отпущенного им на дорогу разбойничьего угощения.

Александр Тимофеевич отдохнул первым. Он вызвался пойти на поиски дороги и, в случае удачи, вернуться за остальной компанией. Он настаивал на этом плане, ссылаясь на усталость «дамы», которая искренне удивилась такой заботливости. Когда Александр Тимофеевич уже собирался уходить, полушутливо сетуя на трудности поисков и топчась у входа в пещеру, Сережа предложил ему захватить с собой компас. Поручик радостно осклабился:

— Теперь я не заблужусь.

Он вернулся сравнительно скоро, оборванный и исцарапанный. Отдышавшись, Искандер-ака рассказал о своих неудачах. Он карабкался по горным обломкам, влезал на скалы, скатывался с круч, но дороги не нашел. Мало того, неосторожно оступившись над глубоким обрывом, он инстинктивно ухватился обеими руками за колючий кустарник и уронил компасные часы.

— И как это он минуточку полежал над самой пропастью. Честное слово, полежал, — сетовал белогвардеец, — а потом взял и скатился…

Теперь у путешественников оказалось только два проводника: неудачливый поручик и осточертевшая после стольких передряг карта-сорокаверстка.

Так началось блуждание по горам, сначала полное спортивного возбуждения, потом безвыходное и истощающее. Путешественники все дальше и дальше уходили от змеиной дороги. После каждой неудачи Броунинг и Сережа принимались удивляться, что шесть здоровых мужчин и храбрая женщина могли попасть в такое дурацкое положение. Таланты Искандер-аки подвергались иронической критике. Все надежды были перенесены на Джелала. Под тяжестью такой ответственности юноша как-то осунулся и повзрослел. В ответ на ободряющие шутки молодой жены он только вежливо скалил в искусственной улыбке свои белые зубы. Джелал тоже потерпел фиаско. Ночь была проведена в одной из множества неудобных и мрачных пещер. За новым проводником осталось, однако, важное преимущество: нельзя было представить себе лучшего учителя горного спорта! С его помощью лазанье по скалам перестало казаться страшным — оно вошло в быт, как царапины на руках и ногах.

С восходом солнца экспедиция окончательно решила, что из многих возможных зол змеи — наименьшее. К отвергнутой дороге все чувствовали, однако, упрямо нарастающее отвращение, того же порядка, что к надоевшей карте-сорокаверстке. Было явно одно: после столь невинной горной прогулки экспедиция неожиданно устала, и сознался в этом самый сильный — Сергей. Арт Броунинг продолжал с материнской заботливостью опекать Уикли. Борис, против обыкновения, храбрился, подбодренный новым увлечением.

Искандер-ака хранил за поясом черный шелковый мешочек с комками гашиша[22]. Зеленый наркотик с противным травянистым запахом пленил Козодоевского. На каждом привале прокисший добровольческий поручик и поэт, лежа друг против друга на животах, курили крученки из бумаги, ободранной с консервных банок. Едкий пахучий дым лишал курильщиков чувства времени. По законам гашиша, Борис и Александр Тимофеевич безостановочно и беспричинно смеялись; между припадками смеха они беспричинно и с гомерической жадностью ели, ощущая в ушах свое чавканье, как дьявольский шум. Во всем остальном они, особенно поручик, вели себя как сравнительно нормальные люди.

Гашишное блаженство многим отличалось от книжных россказней о нем, и романтика Бориса в сотый раз потерпела крушение. Англичане наблюдали курильщиков с холодным любопытством, перебрасываясь короткими фразами, непонятными Сереже и раздражавшими его даже в устах симпатичного Арта. Впрочем, прилипчивый запах анаши преследовал и бесил всех трезвых членов экспедиции.

После полутора суток неудач решение вернуться на тропу змей окончательно окрепло. Мешала ему потеря компаса; короткие, но бесчисленные плутания сбили экспедицию с прямого пути. Оставалось, правда, уменье ориентироваться по солнцу, переходившее у Джелала в настоящее искусство, но как назло и на редкость в этих местах стояла пасмурная погода, придававшая еще больше дикости и без того дикому пейзажу.