Абель в глухом лесу. Рассказы

Дерке приближался. Подернутая инеем трава едва слышно шелестела у него под ногами, словно тонкая шелковая ткань. Не успел он добраться до бузины, как старик окликнул его снова:

— Стой там! За кустом!

Мальчонка остановился. Похоже, дед затеял какую-то игру, хотя по голосу вроде не скажешь. Дерке попытался разглядеть, что там такое, но бузинное семейство скрывало от него деда.

— Я тут, за кустом! — крикнул он.

— Ты у меня храбрый? — спросил старик.

— Когда надо, — ответил Дерке.

— Тогда беги, — продолжал дед, — и живо тащи сюда медвежью шкуру!

Мальчик, ни о чем не спрашивая, стремглав понесся к дому; вскоре снова послышалось его частое дыхание. Остановившись за кустом, он перевел дух и крикнул:

— Принес! Что мне с ней делать?

— Накройся шкурой и пробирайся вперед, будто медведь.

Дерке понял, что там, у родника, приключилась нешуточная беда. Верно, волк или медведь; стоит небось и не уходит. Мальчик живо чувствовал опасность, но азарт игры был сильнее страха. Он лег наземь, набросил медвежью шкуру и пополз. Старик время от времени коротко приказывал прижаться к земле или ползти смелее.

Дерке полз бесшумно, как змейка.

— Я здесь, — прошептал он наконец.

Широко расставив ноги, старик велел Дерке просунуть между ними медвежью голову и поднимать ее, да самому не вставать, а поднимать руками, тихо-тихо. Мальчик исполнил приказание: старик ощутил прикосновение медвежьей шерсти. Он с трудом удерживался, чтобы не взглянуть вниз, но кабана нельзя было выпускать из поля зрения ни на минуту. Лишь легкая тень говорила ему, что над родником возникает медвежья голова. Вот над срубом показался кончик носа, а может, мохнатая макушка — кабан вздрогнул и отвел глаза. Длилось это не более мгновения; зверь встряхнулся, и старик снова намертво пригвоздил его взглядом.

— Приманивай его, потихонечку, — негромко сказал Можа Палл.

Надо полагать, Дерке догадался, с кем имеет дело, потому что прошептал в ответ:

— Батюшки, до чего же он злобно хрюкает!

— Ну-ка порычи в ответ! — пробормотал старик.

Мальчонка послушно зарычал, потом резким движением вскинул медвежью голову на край родникового сруба и издал яростный рев, который тут же пресекся: кабан прыгнул и с хрустом вонзил клыки в разинутую медвежью пасть. В ярости грыз он медвежью голову, но топор сверкнул во второй раз и поразил его. Со стуком распался надвое кабаний череп, обнажая мозг; окровавленный кусок шлепнулся в родниковую воду.

Кабан рухнул и остался лежать у родника.

Можа Палл вздохнул глубоко и тяжко и опустил топор на землю. Устало посмотрел на внука, выбиравшегося из-под медвежьей шкуры.

— Ну вот, обошлось, — тихо сказал он.

— Обошлось, потому что ума у нас хватило, — ответил Дерке.

Старик отер ладонью лоб и снял свою ветхую шляпу: пот лил с него градом. Он стоял с непокрытой головою в ярком осеннем свете, и Дерке, взглянув на него, воскликнул в изумлении:

— Дедушка! Голова-то у вас совсем белая!

— Неужто белая?

— Белая, верно говорю!

— Что ж, победа даром не дается! — промолвил старик.

Тут славные представители обоих поколений призадумались и, призадумавшись, отправились домой. На яблонях висели красные яблоки, и все вокруг было залито ярким светом: только что во всей своей красе встало солнце.

ШЛЯПА МОЕГО РОДСТВЕННИКА (перевод Т. Гармаш)

Чудный выдался день, будто специально для воскресенья. Тепло, лишь изредка колыхнется на ветерке листва, на лицах людей царит тоже умиротворение и покой. Нежась на солнышке, медленно идут по улице старики, а девушки просто цветут и, принарядившись в праздничные платья, завоевывают сердца молодых людей и весь белый свет.

Многие из прохожих явно направляются проведать родственников.

А все это говорит о том, что день и вправду выдался совершенно безупречный. Настолько безупречный, что высоко возносится над остальными, как лилия над анютиными глазками или лютиками, и с этой своей высоты всматривается в прошлое, дабы среди воскресных дней лет прошедших выбрать себе товарища.

И нашел-таки одного.

Тот воскресный день действительно похож был на нынешний. Так же тихо шелестела на светлом ветерке листва, так же во множестве шли люди навестить родственников. Трепетала, радовалась душа, потому и могло случиться в то давнее воскресенье, что и меня навестил один молодой человек. Короткой была наша встреча. Но ведь и ласточка неслышно проносится над головой у кошки, а о крыльях ее кошка все же вспоминает с волнением.

Вот так и я вспоминаю этого юношу.

Когда я открыл ему дверь, он тут же, без приглашения, радостно и совершенно по-домашнему вошел в мою комнату. Из чего явствовало, что этого славного молодого человека я откуда-то должен знать. Должен, поскольку я и в самом деле его знаю. Вернее, чувствую, что знаю, вот только… Сколько ни вглядываюсь в его блестящие карие глаза и немного татарское лицо, выудить из них ничего не могу — имя его так и не вспомнилось. Более того, вся ячейка памяти, где он обитал как знакомый, пребывала в полном мраке.

Просто беда.