Абориген

В темноте моросил нудный, осенний уже дождь. Мелкая морось висела в воздухе, колышимая ветром, липла к лицу как паутина. Редкие прохожие спешили к вечернему фильму.

Борька неприкаянно бродил по улицам, зябко пряча руки в карманах, заглядывал на ходу в освещенные окна домов. Семья, собралась за столом: отец загородился газетой, мать отвернулась к плите, двое мальчишек, пользуясь минутой, самозабвенно, молчком дерут друг друга за уши, давятся от смеха… Высокая старуха с орлиным носом, в шали с кистями, опершись одной рукой на подоконник, вполоборота горделиво смотрит то ли на улицу, то ли на свое отражение в окне… Молодая мамаша разговаривает по телефону, смеется-закатывается, держа малыша под мышкой как зонтик… Тепло было там, за окнами.

От клуба разносилась на весь район дерганая, трескучая музыка. Из дверей выскакивали на улицу распаренные, с прилипшими ко лбу волосами парни и девчонки чуть старше Борьки, торопливо курили и ныряли обратно, как в парную.

Борька глянул в окно дискотеки — и застыл, разинув рот. Внутри, в густом мареве пестрых мигалок чудные парни с крашенными в два цвета волосьями, в разных ботинках и клоунских штанах прыгали, ломаясь во всех суставах разом, падали на пол, катались и дрыгали ногами как припадочные.

Кто-то сильно хлопнул Борьку по плечу. Он обернулся — рядом стояли пятеро коротко стриженных ребят в глухих кожаных куртках с «молниями» и цепочками.

— Закурить есть? — утвердительно сказал один.

Борька автоматически сунул руку в карман.

— Кончились.

— Вот прямо сейчас и кончились?

— Не отвлекайся, Джон, — сказал другой. Он улыбнулся и потрепал Борьку по шее. — Его любить надо. Это ж рабочая лошадка. Он тебя всю жизнь кормить будет…

Мрачные кожаные парни скрылись в дверях дискотеки.

Борька направился дальше, размышляя, почему это он должен всю жизнь кормить стриженого парня. Ближе к реке пошли частные дома, огороженные высоким штакетником. Одинокий фонарь тускло светил над перекрестком. Борька повернул за угол — и нос к носу столкнулся с белобрысой «капитаншей». Девчонка была в белом свитере навыпуск и такой короткой юбке, что ту едва видно было под свитером; волосы высоко начесаны, вокруг глаз фиолетовые тени с блестками, в ушах-серьги, огромные, как поршневые кольца от движка. Борька и не узнал ее поначалу. Девчонка вздрогнула, быстро оглянулась — обе улицы были безнадежно пусты — отступила к забору и замерла, сжав у бедер маленькие кулачки, с отчаянной решимостью вскинув острый подбородок.

Борька стоял перед ней, сунув руки в карманы, молчал и улыбался.

— Ну, чего? — воинственно спросила «капитанша».

— Ничо…

Девчонка постояла еще, потом осторожно, не спуская с Борьки глаз, повернулась и пошла в свою сторону. Борька двинулся следом.

Белобрысая медленно шагала вдоль забора, задевая плечом штакетины, напряженно выпрямившись, краем глаза, всем телом сторожа каждое Борькино движение. Борька вынул руку стереть с лица противную морось — девчонка тотчас прижалась спиной к забору, настороженно глядя на него.

— Чего надо?

Борька пожал плечами.

Они дошли почти до конца улицы. Здесь девчонка внезапно кинулась бежать к дискотеке — только длинные голые ноги замелькали в темноте. Оглянулась на бегу — Борька стоял на месте. Она тоже остановилась, переводя дыхание от испуга.

— Ну и дурак! — крикнула она и, нарочно виляя бедрами, ушла в клуб.

— Сама дура… — буркнул Борька себе под нос и побрел к затону.

Юра колдовал над столом в кубрике, паял что-то, разгоняя вкусный канифольный дымок. Светились рубиновым цветом лампы приемника..

— Быстро обернулся… Чо, опять про лодку?

Борька кивнул.

— Ну, осень еще на реке прокантуешься. А зимой-то? — Юра беспомощно развел руками. — Все равно с ними жить… Загрызут они тебя…

— Ладно… Чего загодя-то…

Юра снова взялся за паяльник.

— А лодку жаль, ага. Счастливая лодка… Помню, в позатом году с отцом твоим… — Он подцепил пинцетом проводок. — На Тромъегане… от четырех колчаков ушли… Да! — поднял он голову… — За тобой прямо Демидов был, из Аганска, говорит — отряд на Тромъегане. Москвичи. Может, твои?

— На Тромъегане? — подскочил Борька. — За второй протокой?

— Но. Опоры ставят.

— Так чо ж ты молчишь? Они! В том году просеку рубили, теперь опоры. Неужели ж не они? — Борька засуетился, кинулся собираться.

— Пойдешь?

— А то нет! Они ж там небось стонут без меня, — Борька счастливо засмеялся. — Привыкли к рыбке-то!.. Ах ты, бак сухой, — вспомнил он. — Подвел меня землячок… Ладно, попозжей займу горючки — и сразу туда. От, человек, сидит-молчит. А они уж там… — все не мог успокоиться Борька.

Он вытащил лодку на заплесок под нефтебазой, взял канистры, пошел, пригибаясь под высоким берегом. Выглянул наверх, прислушался, пролез под решеткой. Подкрался к балку, приложил ухо к стене, потом заглянул в грязное оконце — сторож лежал ничком на кровати, у окна на столе стояла початая бутылка.