Кроме добытых из моря продуктов, которые мне нравились, я ел и другие местные блюда. Бандикут, сумчатый барсук, восхваляется обычно как «пища богов» — я этого не нашел, мне он пришелся не по вкусу. Одним из наиболее лакомых блюд, которое мне пришлось попробовать, был кусок ящерицы, пойманной нами, когда мы находились в пути. Сопровождавший меня туземец тотчас же развел огонь, бросил ящерицу в самый жар, вынул ее через минуту и разрезал на куски. Она была очень маленькая, есть было почти нечего, но он нашел, что мне предложить. Мясо было совсем белым, по плотности напоминало рака, но имело особый привкус. Кроме других пресмыкающихся я ел еще и варана, но он показался мне довольно-таки пресным.
Ночь я проводил в спальном мешке возле небольшого лагерного огня, в так называемом лагере юношей. Огонь лагеря женатых мужчин был оттуда не виден.
В противоположность тому, как это принято у других аборигенов, женщины на Грут-Айленде были совершенно отделены от мужчин. Еще недавно они прикрывали свою наготу — опять же в противоположность другим племенам — узкими полосками пли рубашками из коры бумажного дерева. Отдельное от мужчин пребывание женщин, а также их способ одеваться объясняют тем, что макассары часто похищали женщин. Однако нигде на северном побережье Австралии, где также бывали случаи похищения женщин, эти обычаи не сохранились. Более убедительным объяснением будет, пожалуй, то, что мужчины и женщины разделены также и в производственном процессе: мужчины работают в море, а женщины — на суще.
Встречая большую совместно хозяйничающую группу, я оставался с ней два или три дня. Ночью у какого-нибудь ручья я проявлял пленки и печатал фотографии. Снимки при этом получались не высшего качества, но моим целям они удовлетворяли.
Чтобы жить и работать среди разбросанных по острову аборигенов, требовалось много труда и напряжения сил, и потому я никогда не покидал станцию больше чем на четыре-пять дней. Во время своих экскурсий я должен был полностью полагаться на туземцев в вопросах питания, так как мои запасы, кроме табака, быстро кончались.
Фотографируя туземцев и собирая данные о системе родства, я одновременно делал краткие заметки, касающиеся социологической истории каждого, записывая, сколько мужей было у женщин, кто производил обрезание мужчин, кто наблюдал за юношами во время инициации и т. и. Возраст опрашиваемых я определял по внешности. Поскольку было трудно вступить в контакт со всеми аборигенами на острове, а также из-за того, что женщины жили отдельно, я смог заснять и опросить лишь две трети из примерно трехсот пятидесяти жителей острова.
Только в 1956 году, после переезда в Германскую Демократическую Республику, я решил подготовить для печати собранный мной громадный материал. Однако меня смущало отсутствие точных данных о возрасте аборигенов. Отдела записи актов гражданского состояния для аборигенов не существовало, сами они ничего не могли сказать о своем возрасте, а мои оценки были весьма приблизительны. Как я мог опубликовать эти неточные цифры, как привести их в соответствие с другими данными? Расхождения, как я убедился позднее, были иногда в тринадцать лет!
Долгое время эта задача казалась мне неразрешимой. Но теперь я понял, что различные обозначения родства одновременно представляют собой и относительные данные о возрасте. Это означало, например, что Ненигу-мандья был младшим братом, а Нава — старшим.
Описание сложного статистического метода, который я разработал, завело бы нас слишком далеко, но все же я должен сказать, что, используя эти обозначения родства, я проверил и выправил свои данные о возрасте аборигенов, может быть, не совсем точно, но, во всяком случае, настолько, что я спокойно смог сопоставить их со всеми прочими сведениями. Эти выправленные данные о возрасте туземцев полностью изменили само направление моих исследований и позволили по-новому, совсем с другой стороны подойти к пониманию структуры общества аборигенов.
О регулировании браков между локальными группами, выражающем тесные экономические связи этих групп, уже говорилось. Различные локальные группы были связаны многообразным переплетением взаимных обязанностей и прав. Точно так же в конечном счете экономические факторы определяли структуру и изменчивую природу индивидуальных брачных союзов (муж, жена, дети). Чтобы как следует понять всю эту систему, нужно с самого начала отрешиться от наших представлений о современном моногамном браке.
Для общества аборигенов, причем во всей Австралии, была характерна полигиния, или многоженство. Тем не менее большинство браков, которые я наблюдал, были моногамны — мужчина имел только одну жену. На Грут-Айленде в 1941 году было двое мужчин, имевших по шести жен: у одного из них за всю его жизнь было четырнадцать жен, но не одновременно. По соседству, на континенте, многоженство еще более развито. Утверждали, что у некоторых мужчин там было одновременно по двенадцати жен.