Локальная группа в правовом и политическом смысле, несомненно, была важнейшим объединением аборигенов. На этой ступени экономического развития даже племя значило для них очень мало. Если собиралось вместе большое количество туземцев и были представлены многие локальные группы, то создавался (без строгой организации) совет старейшин, чтобы урегулировать взаимоотношения между группами, узаконить браки и решить острые спорные вопросы. Конечно, в этом можно усматривать начатки принципа племенной власти, но не более.
Редко бывало так, что подобное объединение локальных групп давало само себе какое-нибудь название. Например, жители острова Грут-Айленд были известны туземцам, проживающим на континенте, как
В 1788 году, когда в Сиднейскую бухту пришли первые корабли с каторжниками, на континенте, по позднейшим подсчетам, проживало триста тысяч аборигенов. Примерно один человек на двадцать пять квадратных километров. Это, конечно, в среднем, и плотность населения в полупустынных областях Центральной Австралии была, разумеется, ниже, а на побережье и на богатых осадками территориях — значительно выше. Например, когда я работал на Грут-Айленде, один абориген приходился там на восемь квадратных километров. Плотность населения Германской Демократической Республики с ее ста шестьдесятью жителями на один квадратный километр в четыре тысячи раз выше, чем первоначальная плотность населения Австралии! Плотность населения у туземцев Повой Гвинеи, уже знающих ранние формы земледелия, но также еще живущих в условиях первобытного общества, примерно в двадцать пять раз выше, чем у австралийцев. У полинезийцев Гавайских островов с более развитой культурой земледелия, применяющих орошение и уже в 1774 году, когда Кук открыл их острова, стоявших на пороге классового общества, плотность населения в двадцать раз выше, чем на Новой Гвинее, и в пятьсот раз превышает плотность населения Австралии.
В 1941 году на Грут-Айленде проживало примерно триста пятьдесят аборигенов, и можно предположить, что каждый из них знал или по крайней мере хоть раз видел всех остальных жителей острова. Существовали и связи с континентом: десять процентов всех браков заключалось с женщинами оттуда. Время от времени, но не часто кто-нибудь из аборигенов посещал континент. До прихода к ним белого человека это едва ли бывало с каждым чаще, чем три-четыре раза в жизни. Дать точных цифр, конечно, нельзя, но, по-видимому, проживавший на Грут-Айленде туземец встречал за всю свою жизнь семьсот-восемьсот человек, из них большинство составляли знакомые ему люди, с которыми он был очень слабо связан или которых вообще только видел. В толчее на Невском проспекте или на улице Горького в пять часов вечера в будний день мы за четверть часа видим людей во много раз больше, чем австралийский абориген за всю свою жизнь!
Естественно, социально-экономические связи аборигена очень сильно отличаются от наших. В его обществе все люди — кровные родственники, он с ними постоянно связан общественными и экономическими узами. Даже посторонние люди фиктивно вовлекаются им в систему родства. Если он не может прямо доказать свое кровное родство с каким-нибудь человеком, он просто возводит его в статус родственника. Следовательно, каждый туземец, с которым он вступил в общение, становился для него родственником.
Мы называем матерью женщину, которая нас родила, и только ее одну. Абориген зовет так и сестер матери (как родных, так и сводных), и других жен отца, и жен братьев отца. Все эти «матери» — как раз те женщины, которых мы называем тетками, независимо от того, по крови родство или следствие заключенного брака. Точно так же «отцами» называются различные мужчины, которых мы зовем дядями, а «братьями» и «сестрами» — не только родные сестры и братья, но и те, которых мы называем кузенами и кузинами. Эта система родства аборигенов носит название классификационной, поскольку в ней различные родственники помещаются в одну и ту же рубрику.
Если работаешь среди аборигенов, такая классификационная система представляется очень ясной. Спрашиваешь аборигена: «Кто это такой?» — а он в ответ называет не имя, которое может быть табу и он не смеет его произносить, а степень своего родства с этим человеком. Спрашиваешь его о женщине, а он отвечает, например: «Это моя жена», хотя, по нашим понятиям, она вовсе ему не жена, а сестра его жены или жена брата.