Абраша

На улице они быстро попрощались, и он уже направился в сторону Литейного моста, как вдруг резко обернулся, сделал пару шагов назад, посмотрел на нее, сказал: «Я всё равно люблю тебя». – «И я». – Она прижалась к нему и заплакала. Так и стояли на ветру. Прохожие, сгибаясь под порывами ветра, неслышно обходили их и исчезали в сырой вьюжной круговерти. « Дзинь – дзинь – дзинь…»

Потом они виделись дважды. Один раз он забежал в их бывшую комнату забрать оставшиеся книги, другой раз забежал… просто так. Ноги сами принесли. Они даже попили чаю. Поговорили… ни о чем. Правда она попыталась что-то сказать, кажется: «Может, попробуем еще раз», но у нее получилось так тихо, что он и не слышал… наверное… Оба раза он незаметно оставлял под кружевной салфеткой немного денег, она делала вид, что не замечает, хотя знала, что это у нее плохо получается, и он всё понимает и замечает, а он, понимая ее, ей подыгрывал, тоже делая вид… Они оба понимали друг друга – научились…

Больше они никогда не встречались.

Через много лет, незадолго до своего конца, он оказался буквально в двух шагах от ее могилы, его взгляд даже скользнул по выцветшей надписи на скособоченном деревянном кресте с ее инициалами и ее – его фамилией, но он не разглядел, так как было написано чернильным карандашом неразборчиво, надпись – размыта, к тому же моросило, да и не до того было – провожал он тогда в последний путь своего нового друга – бывшего московского студента, умного, талантливого, симпатичного, которому так хотелось перед смертью перечитать Тургенева – «Дым»…

Впрочем, это будет еще не скоро. А тогда он знал, что жизнь его кончена.

Через несколько месяцев после развода он поехал отдыхать. Это будет его первый настоящий отпуск с 40-го года. Он бы не поехал, но мама забожилась, что умрет, если он ее не послушает и не поедет куда-нибудь на юг, подлечить легкие и, главное, нервы. Лучше, конечно, в Крым, но там всё разрушено… Сотрудники посоветовали в Лоо – тихое дешевое местечко недалеко от Сочи. Поехал.

Поезд пришел рано утром. Поселок еще спал. Рядом на путях стоял встречный товарный состав – нескончаемая вереница нефтяных цистерн, пролезая под одной из них, он ударился головой о какую-то железяку, выронил свой фанерный чемоданчик, вещи чуть не рассыпались. Короче, настроение было поганое, к тому же он не выспался, так как в вагоне было душно, соседи на нижних полках шумно играли в карты и громко, хотя и неуверенно обсуждали, насколько стало лучше жить после отмены продовольственных карточек, за перегородкой всю ночь плакал ребенок, и, что скрывать, муторно было, всё время муторно…

В маленьком деревянном сарайчике, обозначавшем здание вокзала станции Лоо, он оставил свой чемодан – камеры хранения, конечно, не было, но была каморка, совмещавшая в себе функции кассы и кабинета начальника станции. Там же милая пухлая хохлушка в красной начальственной фуражке подсказала ему, что снять комнату поблизости, то есть относительно недалеко от моря, можно либо у Савченко – там чисто, спокойно, вид красивый, но дерут они безбожно, либо у Тамары. Но Тамарка, во-первых, пьет, мужиков любит и нечисто у нее в том плане, что и «клепсануть» могут, хотя с ней можно и сторговаться – хохлушка хитро посмотрела на него и подмигнула. Можно, конечно, поспрашивать у самого моря, но там дорого, сыро, грязно, на горе же «всё свободно», но туда «вспотеешь шкандыбать».

Он пошел к Савченко – перспектива торговаться с Тамаркой или «шкандыбать» его не прельстила. По пути он зашел сначала в один дом, соблазнившись картонной вывеской «сдается харошая комната НЕдорого». Однако до самой «харошей» комнаты он не дошел, так как запахи, ударившие в нос, как только он очутился во дворе дома, убедили его, что «недорого» – это еще далеко не всё. Затем его остановил очень приветливый мужчина, предложивший зайти к нему в дом: «лучше, дорогой, не найдешь, почти даром» и сделавший неловкую попытку то ли обнять его, то ли направить в нужном направлении. Было начало восьмого. «Когда же он успел… Или это у него со вчерашнего?..». Короче, продолжая отмахиваться от преследовавшего его амбре, он решил больше не испытывать судьбу и идти прямо к Савченко.

Он поднимался вверх по Нагорной улице не торопясь, потому, что дышать стало трудно, сил не было совсем – он и в Ленинграде в последнее время еле передвигал ноги, да и дорога его окончательно утомила. Главное же, запахи уходящей ночи – табака, ночных фиалок, лавровых листьев, цитрусовых, последние мгновения свежего раннего утра – солнце еще не вышло из-за горы, но предчувствие полуденного зноя уже давало о себе знать – всё это было настолько непривычно, волшебно, завораживающе, что торопиться не было никакой возможности. Однако не наслаждение свежестью раннего июльского утра владело им, а желание поскорее вытянуться на прохладной чистой простыне, хорошо бы на улице в тени виноградных лоз или под пальмой, в уютном доме, где он недорого снимет комнату, там он выспится и пойдет на море, а потом на базар, а потом…